Эта старая проблема давно решена для меня однозначно. Без всяких сомнений, человек имеет право говорить о своей стране все. Вне зависимости, где он это делает, находясь внутри или за ее пределами. Правда никогда не носит одежды, сшитые из национального государственного флага. Я давно и уверенно взял себе право говорить правду не только о президенте США, но и о своем, украинском…
Семен Глузман, руководитель Ассоциации психиатров Украины
Теория компромисса знает множество оттенков, но одного там нет точно, компромисса «почвы». Потому что такой компромисс — прямая, постыдная ложь.
Посредственный писатель, парадоксалист Василий Розанов долгих двадцать лет пытался защитить Россию от клеветнических измышлений Николая Васильевича Гоголя. Тогда Розанов не осознавал, что эта «клевета» достовернее любой его, Розанова, правды. Лишь после 1917 года стареющий Розанов признал Гоголя «европейским обличителем». Российский гений клеветы, автор «Мертвых душ» и «Ревизора», не перестал быть рукоподаваемым ни в Петербурге, ни в Москве. Хотя было и другое, вполне закономерное: «Вы систематически унижаете русских людей», «Я восхищался русским талантом, но как русский был оскорблен до глубины души»... Прошло всего-то чуть более ста лет, а кто из читающей публики помнит эти вполне литературные когда-то фамилии Сенковского и Чижова, авторов этих реплик.
Однообразие мнений приводит к скуке. Именно скука является одним из символов диктатуры. Скука привычного страха, скука коротких перешептываний в углу. Так жили как минимум два поколения советских граждан. Смягченный, уставший тоталитаризм стал веселее, появились анекдоты. Острые, смешные. Их рассказывали рабочие, врачи, инженеры, даже приставленные бороться с ними чекисты из «вооруженного отряда партии». Бесконечные, умные, они помогали жить, соединяли людей, помогали терпеть смертную тоску партийных, профсоюзных и прочих обязательных собраний. В 1973 году мой следователь Ч., капитан советской госбезопасности, рассказал мне, подследственному узнику, веселую историю о недавнем для него тогда специфическом деле. Некий вышедший в отставку армейский офицер, остроумец и смельчак, решил подработать на своем хобби — анекдотах. Он знал их тысячи, любил рассказывать. И вот решил отбить на пишущей машинке многие из них, расположив по тематическим сериям. Затем нашел некоего Фиму, доверенного агента КГБ, допущенного работать в каком-то киевском НИИ на суперсекретной множительной машине под названием «Эра». Этот Фима, человек совершенно аполитичный, использовал свои множительные возможности для личного обогащения. Не заглядывая в тексты, печатал все: чертежи, кулинарные рецепты, редкие книги. Сделал и сотню сборников анекдотов для отставного офицера. За деньги, разумеется. Офицер попался на продаже сборника и немедленно сдал Фиму. Вскоре стало ясно, что оба они преследовали одни лишь свои сугубо меркантильные интересы (к моменту ареста у простого работяги уже были в личной собственности и дача, и машина). Для фиксации в протоколе допроса факта отсутствия у Фимы каких-либо антисоветских интересов и намерений, следователь однажды опросил Фиму о его личном отношении к явно антисоветским анекдотам в напечатанном им на «Эре» сборнике. Дальше привожу прямую речь следователя Ч.: «Я предупредил его, сейчас зачитаю два анекдота. Он должен был сообщить свое возмущение и резкое неприятие этой клеветы. Мне было необходимо подтвердить эту позицию Фимы специальным протоколом. После этого я мог передать следственное дело из КГБ в прокуратуру, тем самым, дать ему шанс на минимальное наказание. И вот я зачитываю ровным спокойным голосом два анекдота. Я же на работе, Семен, я не смеюсь... дальше я задаю ему вопрос о его отношении к услышанному. Фима от смеха свалился под стол, визжит и булькает. Я спрашиваю его: «Так вам нравится эта клевета?..» Оттуда, из-под стола, сквозь бульканье раздается прерывающийся голос Фимы: «Нет-нет, я осуждаю, это настоящая антисоветская клевета!» Этого было достаточно, вскоре дело Фимы мы передали в прокуратуру, вместе с грузовиком, заполненным вещественными доказательствами. Фима получил маленький срок».
Анекдот — символ надежды. Эта удивительная, короткая новелла действительно помогала миллионам советских людей сохранять внутреннюю свободу. Сегодня анекдотов меньше. Много меньше. Потому что появились возможности говорить вслух. И о своих правителях, и о своей стране. Говорить везде, даже на приемах в зарубежных посольствах (о чем нам очень ярко сообщил сайт «Викиликс»). Это уже свобода.
А некоторые украинские анекдоты и сегодня удивительно остроумные. Что власть, что оппозиция — есть о чем поговорить, над чем посмеяться. Не скучно живем, господа.
