Это – последнее интервью ныне покойного Анатолия Оноприенко, которое усилиями Маши Ципцюры «Известия в Украине» получили в январе 2013 года, в печатной версии оно вышло 22 января. Оноприенко тогда был полностью здоров, разве что глаза подводили, тюремное начальство подарило ему очки. Оно относилось к Анатолию чуть ли не сострадательно – все-таки самый дисциплинированный «постоялец», книги читает.
Этой нашей командировке сайт «Дуся» посвятил статью. О скорой смерти Оноприенко тогда и подумать было невозможно.
Для «Известий он давний антигерой. Мы о нем написали первыми – еще в 90х, когда удалось добыть видеозаписи следственный экспериментов по его преступлениям. Тогда еще фамилию убийцы писали через «у».
Сегодня мы приводим текст последнего интервью Оноприенко полностью.
Анатолий Оноприенко вошел в десятку самых кровавых убийц за всю историю человечества — оказывается, есть и такой рейтинг. Он убил 52 человека, перекрыв рекорд Чикатило — оказывается, есть и такие рекорды. Вламываясь ночью в дома, он с порога расстреливал взрослых, ножом добивал детей и исчезал.
Из-за того, что он жил в Народичском районе под Чернобылем, его прозвали Чернобыльским терминатором, легендировали. О нем заговорила страна так массово, как никогда не вспоминала о героях, делавших для нее хоть что-то хорошее.
Поисками Оноприенко занимались 100 тысяч человек, его несколько раз настигали, но не опознавали и отпускали. Только спустя семь лет убийств Оноприенко выдал его брат. Анатолия задержали, экспертиза признала его вменяемым, хотя ранее он лечился от шизофрении. Обществу, желавшему возмездия, не могли сказать, что убийцу нужно не садить, а лечить.
Оноприенко вынесли расстрельный приговор, но не успели привести его в исполнение. В 1997 году Украина объявила мораторий на смертную казнь — и Оноприенко оказался в камере для пожизненно заключенных в Житомирском исправительном учреждении № 8.
Около 10 лет он отказывался от встреч с журналистами, но увидеться с нами согласился — «Известия» первыми написали его историю еще в 90-х. В тюрьме, где 140 человек пожизненно сидят в одиночках, Оноприенко оказался самым дисциплинированным, он послушен и не создает администрации проблем. Он — самый здоровый здешний постоялец, даже не простуживался ни разу. Оноприенко говорит, что его правильно не расстреляли: «Так умер — и все, а я должен жить и мучиться».
«Я был коммунистом и офицером»
Вы много лет отказывались от встреч с журналистами. Почему?
Из-за меня происходили убийства. О чем с кем я могу говорить? Все одно и то же. Я 17-й год в тюрьме, тут ничего не меняется. Что я могу сказать? Когда меня только задержали, я ничего не скрывая рассказал о всех 52 убийствах. Я помнил все по деталям, на месте мог показать, как это было.
Вы говорите об убийствах «происходили», вроде бы это было помимо вас.
Я ничего не чувствовал, как робот был. Мне эти люди совершенно не мешали. Я даже не мог осмыслить, зачем я это делаю, ведь деньги у меня всегда были. Чувство такое, вроде бы я нормальный человек, а потом ни с того ни с сего — убийства.
Меня мучили голоса, которые приказывали делать это. А когда я их не слышал, то пытался попасться, чтоб меня арестовали. Меня раз даже догнали, когда я ехал на машине убитых. Но отпустили, я сам не понял, почему. А в тюрьме мне хорошо, совсем на убийства не тянет.
Но на одном из первых допросов вы признавались, что хотели превзойти Чикатило. Это правда?
Может, я это и говорил, не помню. Вроде не хотел я бить рекорд. Хотя не уверен.
Вы помните каждое убийство?
Помню до мелочей. Могу в хронологическом порядке перечислить каждое. Не запоминал только даты. Я же делал это, как в аду. Я по сей день не могу объяснить свое состояние.
Куда делось ружье, из которого вы совершили первую череду убийств?
Я его отвез своему наставнику и воспитателю Владимиру. Он сам 15 лет сидел в тюрьме. Я отдал ему ружье со словами: «Деньги будут — отдашь, а не будет — все равно забирай себе». Денег он не отдал.
И собаку свою я ему отдал. У меня была кавказская овчарка. Я купил ее в Москве, а потом привез домой — Запорожская область, Васильевский район, село Маячка, улица Каховская 12. У меня там был дом. Я там выращивал щенков и продавал по 150—200 рублей, за эти деньги жил. И все было хорошо. Потом первое убийство, второе...
Девять убийств было еще при Советском Союзе и 43 — уже при независимой Украине.
В СССР я был коммунистом, членом советской Компартии, офицером. Мореходку закончил, в загранплавания ходил, мечтал о кругосветке. Это было до 29 лет. А в 30 я уже начал убивать.
Убийства начались с ничего. У меня все было: дом, машина, деньги, четырехлетний ребенок. Девушка, мать его, работала на флоте. Но тут мне попалось братовое ружье-пятизарядка, я взял его и пошел убивать.
В то время я сильно увлекался гипнозом и медитациями, я и сейчас людей насквозь вижу. Бабка у меня была знахаркой в Народичах. Может, это она мне знания по наследству передала.
Я с первого по восьмой класс жил в детдоме. За что меня туда отдали, я не понимаю до сих пор. Мама умерла, но у меня был родной брат на 13 лет старше (мне было 7, а ему было уже 20), он уже учился в институте. А папа жил с другой женщиной. И они вдвоем меня в детдом сдали, когда я был в первом классе. При этом бабушка и дедушка были против. Я плакал, не хотел, убегал, а меня возвращали обратно. Сбежав в четвертом классе, я пришел домой. Но брат с отцом на меня накричали. Я помню каждую минуту, помню их неадекватные лица, когда они кричали. А потом приехал воспитатель — и меня забрали. Может, это бабушка, обладающая экстрасенсорными способностями причина этих непонятных явлений. Кто-то в то время уже мог знать бабушку как колдунью.
«В психбольнице меня называли «неизвестный»
В первом после ареста интервью вы говорили, что жизнь в детском доме потом толкнула вас на убийства.
Я нормально воспитывался и не был неуправляемым. Я учился хорошо, на четверки. У меня были друзья, нормальные воспитательницы, и не было никаких происшествий.
Потом поступил в лесной техникум в Житомирской области. И уже там у меня начались неприятности. Я неожиданно начал нарушать дисциплину — с меня сняли стипендию. Я пропускал занятия, не слушался, но продолжал заниматься спортивной гимнастикой.
После армии вы были пожарным. Поначалу хотели спасать людей?
Нет. Просто там работа была сутки через трое. Удобный график.
После первой череды совершенных вами убийств вы нелегально жили в Европе. Как вы попали за границу?
Венгерскую пересек нелегально, через Закарпатье. У меня был паспорт заграничный, я поставил в него фальшивые визы. В Мукачево был один товарищ, который делал такие штуки. Потом я ушел уже без паспорта на Югославию, там меня задержала полиция, но отпустила. Оттуда я ушел на Грецию, где меня вообще никто не трогал. А у меня-то уже было в это время девять убийств!
Никто не знал, что я нахожусь в Греции, пока я сам не пошел в полицию и не заявил, что пребываю в стране нелегально. Меня не покидала идея получить убежище. Я прошел проверки в Интерполе, собеседование. Но со мной говорили не как с убийцей, а просто как с иммигрантом из Советского Союза. Мне не дали политического убежища, но мне выдали документы, с которыми я мог работать в Греции.
Там ко мне пришли мормоны. Они меня насильно крестили, хотя тогда я был уже крещеный. Я стал членом этой церкви, но потом ушел от нее.
А кем вы работали за границей?
Штукатуром. Получал прилично. Там я почему-то не убивал. Там жизнь хорошая, там на убийства не тянет. Я хотел остаться жить за границей, как и многие служившие со мной на флоте. Я ж раньше работал на «Грузии», «Льве Толстом», «Максиме Горьком» — это были все пассажирские судна. Я был матросом, ключником. На «Льве Толстом» в одной каюте нашел 170 тысяч немецких марок, хотел украсть все, но взял только три тысячи, и меня не поймали.
Шли, конечно, разговоры про воровство, но меня почему-то даже не заподозрили. У меня по жизни было больше 100 таких необъяснимых эпизодов. Я и в Греции воровал, когда не было денег, еду и одежду.
В итоге из Греции вас депортировали.
Меня депортировали дважды. Первый раз из немецкой тюрьмы. Обычно когда в Украину отправляют из тюрьмы, в аэропорту встречает милиция и проводит допрос. А я всего лишь написал объяснительную, и меня отпустили. Потом я попал в дурдом, в Павловку. Когда я оттуда вышел, снова уехал в Германию через Австрию. В Австрии тоже попал в тюрьму, где меня держали 2,5 месяца, но оттуда я сбежал. Меня повели в прокуратуру, а там под зданием стоял «Опель» новенький с полным баком бензина и ключами в зажигании. Даже ключи вроде меня ждали. Я просто сел и уехал.
Сколько вы были в психлечебнице?
Около трех месяцев. Там меня звали «неизвестный». Я не понимал, почему неизвестный, ведь меня вообще не спрашивали, кто я такой. И диагноз я свой не знал. Но таблетки мне давали плохие. Когда я их пил, меня начинало трясти, становилось плохо. Спать не мог, бегал по коридорам. Потом мне перестали таблетки давать и отпустили.
И вы переправились в Германию.
В Германии мне дали все, что нужно для жизни: деньги на питание, на одежду, жилье в гостинице, работой обеспечивали.
Так как я был коммунистом в СССР, меня подозревали в том, что я сотрудник КГБ. Я был спортсменом, мог сальто делать, солнце крутил, мог на одной руке подтягиваться. Я был сильным и очень шустрым.
Мне не давали политубежища, но дали работу озеленителя. У меня был хороший шеф, он достойно платил и часто кормил в ресторане. Еще я работал на мясокомбинате. Потом посудомойщиком. А потом меня депортировали.
Я думал, в Украине меня опять встретит милиция, но на удивление никого не было. Меня не арестовали, вроде я просто добровольно приехал. Какое-то время я пожил у брата. Потом ни с того ни с сего украл ружье 12-го калибра у его друга. Из него сделал обрез и пошел убивать после шестилетнего перерыва.
«Я вроде как потерпевший»
Когда вас арестовали, мораторий на смертную казнь еще не действовал. Вас должны были расстрелять.
У меня в суде приговор был высшая мера наказания. Я был готов к расстрелу. Все-таки, это 52 убийства, а не два. То, что я сделал, очень плохо, я спокойно ждал смерти. Но потом пришли люди и сказали, что мне заменили смертную казнь на пожизненное заключение.
Вы почувствовали облегчение?
Я не хотел казни, но я не отказывался от расстрела. Я хотел, чтобы специалисты провели тесты и выяснили, почему так произошло, и зачем я стрелял в людей. 52 убийства — это же феномен. Я хотел, чтобы эксперты занялись этим вопросом.
Я даже не очень считаю, что я убийца. Я вроде как потерпевший, потому что убивал вроде как не по своей воле.
Смертная казнь — штука бесполезная. Расстреливая человека, мы ничего не решаем. Я должен платить за грехи мучениями.
Вот уже 17-й год я в заключении. Я страдаю и мучаюсь, потому что я нахожусь в изоляции, один в закрытой камере. Это, наверное, и есть наказание. Раньше, на свободе у меня было среднее питание — колбаса, среднее питье — лимонад. А тут хочешь или не хочешь пайка: хлеб, суп, каша.
Вы вскоре сможете подать прошение о помиловании. Сделаете это?
Нет. Я знаю, что совершал. И неважно, внушили мне это, или я маньяк, или сумасшедший. Но я это сделал. У меня преступлений достаточно, чтобы пожизненно сидеть в тюрьме.
Почему вы отказались от видеозаписи нашего разговора?
Я бы не хотел, чтобы это показывали, потому что это плохо. Все, что я сделал — это плохо. И для людей это не нужно.
«Убийства легли на карту крестом»
Выбирая места для преступлений, вы выкладывали крест на карте Украины. Зачем?
У меня шли потоки информации. Сначала девять человек, которыми я выкладывал треугольник. Потом остальные — получился крест.
На допросах вы говорили, что собирались убить 360 человек, чтобы спасти страну от чумы ХХ века…
Надо было это тогда делать, а сейчас уже поздно. Чума ХХ века — это не болезнь, это, может быть, война или беспричинные убийства по всей земле.
Мы смотрели видеозаписи воспроизведений ваших преступлений. Вы показывали, что вам никто и никогда не сопротивлялся, хотя в домах, куда вы врывались, были крепкие мужчины. И у них было время, чтоб собраться, когда вы выходили на улицу перезарядить ружье. Откуда такая покорность?
Я сам хотел это понять. Вот, например, когда я пришел убивать в Братковичи, я двери минут пять ломал. Меня прет, а я с обрезом. Я ломал дверь, как наркоман. В доме было пять человек: мужчина, женщина, ребенок, бабушка и дедушка. Мне дедушка сам открыл дверь. Он убегает в одну комнату, бабушка — в другую комнату, мужчина, женщина, ребенок стоят, как парализованные. Никто не оказал сопротивления, никто за топор не схватился.
И так во время каждого убийства. Никто не сопротивлялся. Был у меня только один момент в Запорожской области, когда я стрелял в человека, а он бежал. Но я догнал и убил его.
Бывало, что я за одну ночь семь человек наубивал и денег почти не взял. Зачем стрелял — не знаю. И спрашиваю себя: зачем детей-то убивал? Может, чтоб сиротами их не оставлять?
Вы много передвигались по Украине. Где вы в это время жили?
Немного жил у брата, потом немного — у двоюродного брата. Потом я поехал в Львовскую область, где познакомился с девушкой Анной Козак и у нее жил. Я ей не говорил про убийства. Я знаю, что плохо с ней поступал, потому что не любил ее, а жил у нее, это было удобно. Я делал ей хорошие подарки, опекал, чтобы иметь жилье. Она растила двоих детей: мальчика шести лет и девочку четырнадцати. Мальчик меня папой почему-то называл, хотя у него был свой отец, который их бросил.
Анна приходила к вам в тюрьму?
Нет, ни разу не приходила и не писала. И я ей письма не слал.
Мне одно время писала одна дама, деньги пересылала, хотела встретиться со мной, а потом призналась, что сатанистка. Я написал заявление, что не хочу с ней видеться.
Никто ни разу меня за 17 лет не навещал. Брат умер в 2007-м, но за 11 лет он не написал ни одного письма. Я не знаю почему, ведь ему я ничего плохого не сделал. Конечно, я убивал, но лично брату не вредил.
К вам раньше вроде священник ходил?
Да, я с ним много общался, но теперь он не приходит. Я не знаю, отпустил ли он мне грехи. Думаю, их нельзя так просто искупить, на это нужно много времени.
Если бы вы вышли на свободу, то что бы делали?
Я уже не принадлежу себе. Тот, кто меня выпустит, будет руководить мной, станет моим хозяином. Я обречен, я конченый, и моя жизнь закончена.
Я сам убивать не хочу, но допускаю, что если бы мне приказали, я бы продолжил. Потому и для людей, и для закона лучше, чтобы я был в тюрьме.
«У Тимошенко плохая судьба»
В молодости вы занимались спортом. Сейчас в камере тренируетесь?
Нет, уже не те годы и не то здоровье. Я много читаю, в основном газеты, слежу за ситуацией. У меня был телевизор, но его я отдал другим осужденным, потому что у меня зрение упало до минус четырех, я почти ничего не видел, пока здешнее начальство мне очки не подарило. А так у меня тут какие занятия: ем, посуду мою, стираю, думаю о том, что происходит в стране.
И как вам ситуация? Вы на выборах за кого голосовали?
На парламентских — за Рыжука из Партии регионов. На президентских — за Виктора Януковича. Я за него свой голос отдавал оба раза. Я не знаю его биографию, я просто вижу людей. Еще в 2004-м я понимал, кто такой Ющенко и кто — Янукович. Я знаю их судьбы от рождения до смерти.
При жизни у многих все бывает нормально, но человек, когда умирает, не исчезает.
У Януковича и по жизни, и после нее все хорошо будет. У Тимошенко плохая судьба. Ей трудно в этой жизни, она должна была попасть в тюрьму. Зато в следующей — у нее все лучше будет. А у Ющенко плохо и сейчас, и потом, это было и раньше понятно.
