Львовский журналист Юрий Лелявский прибыл в Славянск, чтобы отснять там несколько репортажей. Но успел поработать в городе не больше часа, оказался в плену, в котором провел 15 суток. О том как в Славянске обращаются с пленниками, чем кормят и о чем расспрашивают Юрий рассказал "Известиям в Украине".
- Как вы попали в плен?
- Я приехал на Донбасс из Киева для съемки репортажей о ситуации на юго-востоке Украины. Поснимал кое-что в Донецке, после чего отправился в Славянск – эпицентр событий, разворачивающихся в регионе. У меня там живут знакомые. Они мне сказали, что журналистам в городе никто не препятствует. Я успокоился и приступил к работе, отправился на съемки в центр города. Увидел там баррикады. Тогда они еще были чисто символическими, такими же, как в самом начале майдана. Возле них крутилось много людей в балаклавах и с оружием.
Я рассчитывал, что увижу там десятки бойцов, а, оказалось, их сотни! Возле одной из баррикад я увидел трогательную сцену: бабушка принесла внуку, служившему ополченцем, обед. Она кормила его борщом с ложки. Мне понравился этот кадр, но снимать мне не разрешили и отправили получать аккредитацию. По идее, правильно было бы начинать съемку, стоя рядом с кем-то из местных знакомых, но я не выдержал, увидев такие «жирные» кадры.
Я отправился в горсовет, чтобы аккредитоваться. Но меня догнали боевики и сказали, что я задержан. Пока мы беседовали, подошли ребята постарше и потребовали предъявить паспорт. Я его показал, а в паспорте стоит львовская прописка. А удостоверение журнальиста, работающего на российское СМИ, я потерял. «Ооо, ты попал», - сказали они, и разговор стал жёстче. Я успел сделать пару звонков, после чего мой телефон забрали. Так пропала моя связь с внешним миром…
Меня усадили в машину и повезли к зданию СБУ. Поставили лицом к стене. После этого руки и глаза завязали скотчем. Затем отвезли меня в подвал-тюрьму для подозрительных лиц. Так началось мое заключение.
- Вас в чем-то обвиняли, пытались что-то узнать?
- Я очень хотел, чтобы кто-нибудь ко мне пришел. Но в ответ слышал только обещания от конвоиров, что моим вопросом займутся. И так – 15 дней. Конвойная команда у них называет «комендантский взвод». Участники этого подразделения говорили, что вопросы надо задавать не им, а тем, кто задерживал. «Ты не дергайся, мы твою просьбу передадим наверх», - говорили они.
Все время заключения я находился в камере - это обычный подвал, который переделали для содержания людей. Это, конечно, не классическая камера, как в КПЗ или СИЗО.
- Неужели за пятнадцать дней никто вас ни разу не допросил?
- Только один раз у меня была беседа с одним из руководителей ополченцев. Видимо, это произошло после того, как начались переговоры о моем освобождении. Люди, которым я небезразличен, вышли на лидеров ополченцев, и после этого меня вызвали на допрос. Меня спросили, все ли в порядке и в чем я нуждаюсь. Выяснили обстоятельства моего задержания.
- Сколько сокамерников у вас было?
- Изначально человек шесть. Приводили разных людей. Там были и местные, которые себя неадекватно вели, ходили выпившими или нарушали комендантский час. Некоторые попадали в камеру, потому что не поняли, что началась война и вели себя по правилам мирного времени. Например, пререкались с патрулем и резко реагировали на замечания.
В том числе в плен попадали люди, которым давали задание проводить диверсионную работу. Это непрофессионалы, которые в Киеве и других городах совершили мелкие уголовные преступления. В обмен на то, чтобы закрыть их дела, правоохранители предлагали им ехать в Славянск и «срисовывать» блокпосты. Хотя, зачем это было делать, непонятно – блокпосты хорошо видны и с вертолетов. По-видимому, кто-то тупо хотел для галочки создавать видимость разведывательной деятельности.
Эти так называемые разведчики получали за свою работу еще и 2-3 тысячи гривен, но часто попадались, поскольку не были профессионалами. Их было много, поэтому подозрения вызывали все незнакомые люди. Город-то маленький, поэтому каждого человека с фотоаппаратом или камерой, не прошедшего аккредитацию, считали диверсантом и шпионом.
Находились в камере и дезертиры из ополчения, которые после двух-трех боев понимали, что война не для них, и покидали баррикады.
Также иногда к нам попадали бойцы за нарушение дисциплины.
- А что это были за люди, и почему их наказывали?
- Перед глазами проходили разные люди и характеры. Как-то привели парня лет семнадцати. Еще ребенок фактически. Он был ополченцем и стоял на баррикаде с обрезом. В это время появились слухи, что со стороны правительственных войск идут бойцы американской частной армии «Blackwater». Якобы они прибыли для участия в боевых действиях в Славянске. Слух этот не был подтвержден, но парень решил поймать наемника, стать героем. Он отложил обрез и пошел в сторону врага, чтобы поймать его в одиночку. В итоге напоролся на «сигналку» и обнаружил себя. По нему начали стрелять и свои. Парень чудом не погиб, хотя мог наступить на мину или быть застреленным. Его привели к нам в подвал. Он очень переживал. Мы его успокаивали, говорили, что пару дней посидит и поймет, что пост покидать нельзя.
- Чем вас кормили? Голодать приходилось?
- Кормили нас тем, что они сами ели. На территории находилась маленькая импровизированная кухня. Я это понял, потому что кастрюли неподалеку гремели. Видимо, приходили жены и родственницы ополченцев и варили еду. Это была не какая-то «Мивина» и концентраты, а борщи, супы, каши. Мы это тоже ели. Я бы не сказал, что еда была роскошной. Но и голодом не морили. Давали утром и вечером по пластиковой тарелке еды и стакан чая. В общем, жить можно было.
В первой камере я три ночи спал на доске, установленной на двух пеньках. Позже одного человека выпустили, освободилось место, и я спал на старых куртках и одеялах.
Во время задержания я был легко одет. Но ребята из конвойной команды увидели, что я мерзну и дали мне теплый военный бушлат. Мои руки были связаны скотчем, и бушлат мне накинули на плечи. Я попросил меня развязать, чтобы надеть куртку нормально, и конвоир согласился. После этого он связал мне руки не по коже, а поверх одежды. Так я мог держать тарелку, и вообще стало гораздо удобней.
- Что происходило снаружи, вы слышали?
- Там днем было тихо и спокойно, а ночью «движняк» и беготня. Видимо, когда темнеет, начинают прорываться правительственные войска. Я на слух научился различать из чего стреляют: автомата Калашникова, башенных пулеметов или самоходки. Этому меня научил один военный, с которым я сидел.
Больше всего меня беспокоила невозможность связаться с родителями. Я не мог сообщить, что живой. Когда я ехал в Славянск, там не было войны. А когда меня арестовали, началась активная фаза боевых действий. Настоящая война, не какие-то там перестрелки!
Я пропал без вести. Телефон не отвечает. Мой отец читает новости, и что он должен думать? Вдруг меня убили? Я просил позвонить и сообщить, что я живой, но не давали…
- Как вам удалось выйти из плена?
- Мое освобождение для меня загадка. Мне сказали, что я выйду еще на пятый день заключения. В итоге пообещали и не выпустили. А когда дарят надежду, а потом ее забирают, это тяжело.
Когда второй раз меня пообещали выпустить после разговора с руководством, я решил на всякий случай не настраиваться. После этого прошло три дня, пришел один из командиров и отправил меня на выход.
- Как вас вывозили с территории, на который вы находились?
- Несколькими видами транспорта и через несколько городов. Мне не объяснили, зачем так было сделано, но сказали, что так надо.
- После освобождения с вами пытался связаться кто-то из властей или военных?
- Не знаю. Мне кажется, что центральные власти махнули рукой на пленных. Мои родные обращались в разные инстанции. Но там говорили, что территорию они не контролируют и сделать ничего не могут. Хотя, может кто-то из представителей власти участвовал в моем освобождении… Я точно не знаю.
- А как власть может помочь пленным Славянска?
- Можно было бы создать какой-то комитет по людям, пропавшим без вести в Славянске. В него бы могли обращаться родственники пропавших.
Потом нужно отправлять больше делегаций. Также стоит задействовать правозащитные организации. Нужно вести больше переговоров с руководством ополчения. Они не против обменивать людей на продукты и лекарства. Не так сложно сейчас найти каких-то коммерсантов, которые готовы переправлять лекарства. На Майдане же были бизнесмены, которые кормили целые сотни. Кто мешает, таким же образом освобождать пленных?
Подготовил Алексей Арунян.
