35 лет назад на экраны СССР вышел легендарный фильм «Табор уходит в небо», роль цыганки Рады в котором сыграла Светлана Тома. В одно мгновение совсем юная актриса стала известной. Светлана долгое время была музой режиссера «Табора...» Эмиля Лотяну, но мужем и женой они так и не стали. О своей первой роли, ностальгии и жизненных перипетиях Светлана Тома рассказала «Известиям в Украине».
Табор актерской популярности
Известия: Вопрос, навеянный мотивами вашей главной роли. В юности, когда ничего еще не состоялось из того, что предстояло, вам кто-нибудь гадал на картах? Или вы этого боитесь?
Светлана Тома: Очень. Это потайная дверца, в которую вообще не надо заглядывать. Ни к чему хорошему такое любопытство не приводит.
И: Хорошо, а ощущение указующего перста было? Ведь человеку часто кажется, что он сам принял решение, сам сделал, сам пришел, а потом в какой-то момент жизни происходит нечто значительное, и он понимает, что его вела и направляла не только собственная воля...
Тома: Я считаю, что в жизни каждого из нас есть определенный коридор, по которому мы идем. И из этого коридора ты не вывалишься. Я не помню, какими были день и число, но однажды я четко поняла, что существуют некие знаки, расставленные неведомой нам силой, чтобы ты правильно прошел свой путь. И если ты их верно считываешь, относишься к этому миру серьезно, то достигаешь назначенного коротким путем. А если не прочитал и пропустил мимо, тебя будет водить, как в водовороте, и ты все равно придешь к этому, но через мытарства или испытания.
И: А у вас как в жизни было?
Тома: У меня было по-всякому, но когда я поняла, что эти знаки есть, стала внимательно к ним относиться. Учитывать их. Я не уверена, что все слышу, но что-то я стараюсь угадывать. Человек ведь очень загадочное существо, мы сами до конца многого о себе не знаем. Это великая тайна. Я, например, никогда не стремилась быть актрисой, меня это не привлекало. В школе я занималась спортом, но всегда почему-то, когда делали какие-то представления, складывалось так, что я была в них занята. А потом ко мне подошли на улице и привели на мою первую картину.
И: Это почти сказочный сюжет, которым бредили многие девушки, мечтавшие стать актрисами. И кто выступил в роли проводника?
Тома: Актер, дочку которого в фильме «Красные поляны» я сыграла. Эмиль Лотяну, снимавший эту картину, так и сказал ему: «Ищите себе дочку». Он ходил по улицам, увидел на остановке девушку и подошел. А я не соглашалась, отбрыкивалась, думала, мало ли что у этого дяденьки на уме. Я ж приехала из деревни в Кишинев поступать на юридический факультет. Но есть судьба. И вышло так, что Светлана Фомичева стала Светланой Тома.
И: Почему вы выбрали именно этот псевдоним?
Тома: Моя прабабушка была французского происхождения. Ее звали Фанни Тома, с ударением на последнем слоге. Когда Эмиль Лотяну узнал мою родословную, он предложил сменить фамилию и стать Светланой Тома. Так меня и подписали в титрах фильма «Красные поляны». Как бы сложилась моя карьера, останься я Фомичевой, можно только предполагать. Но я верю в судьбу и считаю, что у меня все получилось так, как должно было сложиться.
И: На сколько лет Эмиль Лотяну старше вас?
Тома: На двенадцать. Он очень властный и сильный человек, что выражалось во всем. К тому же — целенаправленный. Но при этом мембраны, которыми он воспринимает мир, необыкновенно чувствительны и настроены на очень тонкие колебания, на полифоническое восприятие. А это чрезвычайно важно — на кого выводит тебя судьба, особенно в начале пути.
И: Для вас он как раз и стал судьбоносным человеком?
Тома: Для меня — да. Он открыл во мне и актрису, и женщину. До нашей встречи Лотяну два раза был женат. А я даже ни с кем не встречалась. Но он умел ухаживать, был очень галантным, внимательным, элегантным. Он нравился женщинам и знал это. Ко мне Эмиль относился, как к ребенку, и я чувствовала себя очень защищенной. Ну, а потом мы остались друзьями.
Меня на улице редко узнают
И: Помимо этого, вы пережили труднейшие испытания. Ваш первый брак закончился трагически. Откуда взялись силы у такой молодой женщины, чтобы выстоять?
Тома: Потому и хватило сил, что я была молода. Потому что остался ребенок. Жизнь берет свое, в ней все очень мудро устроено. Сейчас мы находимся в этом измерении, и нам не дано знать, что происходит в других — с теми, кто уходит от нас. Наш мир по своей энергетике очень сильный, он заставляет тебя подняться и жить. И очень хорошо, что так устроено. Чем человек моложе, тем больше в нем этой энергии, тем сильнее он способен вбирать ее в себя. Когда мой муж, Олег Лачин погиб, нашей дочери Ирине исполнилось всего восемь месяцев. А когда ей исполнился годик, я уже снималась. Взяла ее и маму, которая помогала мне за ней ухаживать, и поехала на съемки. Конечно, это весьма грустный период в моей жизни, но у меня была работа и главное — желание жить, творить, я хотела сниматься, переживать всевозможные эмоции.
И: Вы постоянно снимаетесь, и все же вас чаще всего, наверно, спрашивают о «Таборе». Вы не устали от его славы?
Тома: Нет. Я очень рада, что у меня есть фильм, о котором говорят столько лет. Он дал мне популярность, признание, огромное количество международных призов. Можно сказать, я проснулась знаменитой на следующий день после премьеры. Правда, были и смешные случаи. Некоторые воспринимали меня как цыганку, потому что у людей был шок от того, что они увидели на экранах. Помню в Харькове, в те времена, когда «Табор» триумфально шествовал по стране, меня пригласили выступить перед началом сеанса в самом крупном кинотеатре города. Дело уже привычное, выхожу на сцену и вдруг вижу, что весь зал битком набит цыганами. Как мне потом объяснили, они скупили билеты на все сеансы на несколько дней. Смотрю: кто сидит, кто стоит, а кто просто лежит в проходе, тут же разложив еду. Я начинаю говорить, но потом чувствую: что-то не так. Нехорошая такая тишина. И тут зал зашумел: «Позовите сюда директора!» Когда директор кинотеатра, который стоял за кулисами, вышел на сцену, цыгане затопали ногами, стали кричать: «Кого ты нам привел? Обещал красавицу Раду, а притащил какую-то девчонку в очках!» Я сначала ужасно растерялась, переживала, но потом поняла, что это оптический эффект сработал. В жизни я маленькая и хрупкая, а на экране получилась крупной и дородной. Хотя я и тогда, когда снималась в «Таборе», и сейчас ношу один размер. Экран укрупняет фактуру, поэтому меня и на улице редко узнают.
И: Вот теперь дошла очередь до комплиментов. Глядя на вас, лишний раз убеждаешься, что внутреннее состояние очень даже отражается на внешнем: вы замечательно выглядите.
Тома: Спасибо. Думаю, что дело тут вот в чем: каждый человек чувствует свой внутренний возраст, а я себя сейчас ощущаю намного моложе своих лет. Сколько на самом деле, даже не вспоминаю. Я не чувствую усталости от жизни, не чувствую себя умудренной опытом матроной. И мне кажется, это состояние очень важно. Я никогда не морила себя никакими диетами. Огромное спасибо природе, которая сотворила меня такой посредством моих родителей. Единственное — я не ем мяса, яиц и вообще ничего убиенного.
И: Пожалуй, это как раз то «единственное», которое в таком деле весьма важно. Вы, значит, вегетарианка?
Тома: Да, вегетарианка. Хотя в юности с удовольствием ела мясо с кровью, отбивные. Но в какой-то момент организм стал отторгать такую пищу. И на сегодняшний день я не понимаю, как это можно есть. И вот уже около тридцати лет я не ем мяса. Даже рыбу не ем.
И: Строго. А дома что вы готовите?
Тома: Вот все вегетарианское и готовлю. Мы едим овощи, фрукты, каши. Я, например, очень люблю кукурузную кашу, мамалыжку. Но я ее готовлю не так, как в деревне, а очень просто. Засыпаю стакан кукурузной муки в кастрюльку, заливаю водой один к двум с половиной, когда закипает, мешаю две минуты, вминаю туда брынзу, немножко сметанки. Делаю к ней салат: листья салата, помидоры, перец. Все, готово.
И: И как у вас эта каша называется?
Тома: Просто «Здоровье». Маша смеется, что у Светы вся еда — «Здоровье»: салат «Здоровье», суп «Здоровье». Никаких бульонов я, разумеется, не признаю. Даже если сладкое делаю, тортик, например, то и он «Здоровье» — из овсяной крупы с яблочным пюре. И вкусно получается.
И: А вкус к одежде у вас природный или стилисты что-то советуют?
Тома: Нет, я все сама выбираю. Для меня в одежде важно, чтоб она была функциональной, предельно удобной, из натуральной ткани, чтоб это все было приятно телу. В моем гардеробе нет ничего синтетического. Вообще я люблю простую форму одежды, спортивную. И даже если это вечерний наряд, то и в нем все предельно просто. Предпочитаю натуральную гамму, но люблю и красный цвет, хороший, сочный. Я же одно время даже выступала как модель.
И: И когда вы вышли на подиум?
Тома: Первый раз еще в Риме, когда ездила туда представлять картину «Табор уходит в небо». Я просто никому тогда об этом не рассказывала, чтобы не было неприятностей. После премьеры фильма мне предложили участвовать в показе мод, потом я снялась там для нескольких дамских журналов. Демонстрировала в Италии одежду прет-а-порте и даже нижнее белье. А это не у всех получается, как мне рассказывали. Но организаторы дефиле посчитали, что я справлюсь, так как в фильме снималась обнаженной, что их тогда безумно удивляло.
И: Вы храните одежду, которая связана с чем-то важным для вас?
Тома: Да, я храню платье, в котором получала Гран-при на Международном фестивале в Сан-Себастьяно за роль в «Таборе». Мне его специально пошила для этой церемонии одна очень хорошая портниха в Кишиневе, которая, к сожалению, уехала за границу. Был когда-то такой материал крепмлен, который я достала по блату — синий с цветочками, с красивой каймой. И вот из него мне сделали платье. Еще у меня есть украшение из монет, которое носила на лбу цыганка Рада в фильме, юбка цыганская осталась, шаль роскошная, в которой я снималась. Я все выкупила у студии, потому что для меня это знаковые вещи. Шаль старинная, совершенно потрясающая: на натуральном шелке вручную вышиты красные цветы. Одно время я надевала ее на концертах, а потом мне стало жалко такую вещь трепать. Хочу ее сохранить как реликвию, пусть останется моей внучке, которая дальше по женской линии будет ее передавать.
И: Вы так уверены, что продолжится именно женская линия?
Тома: Уверена. У меня хранится специальный амулет, передаваемый по наследству, и у той девушки в нашем роду, которая его получит, будут рождаться только девочки. Как видите, наша женская линия расцветает!
Телевидение — враг номер один
И: Обычно картины детства подсвечены в нашей памяти особым ностальгическим светом, какие из них вам особенно запомнились?
Тома: Сейчас я вспоминаю детские годы как самую счастливую пору моей жизни. Я росла в деревне и считаю это великим благом. Мы жили в Молдавии, в деревне Надушита, потом переехали в украинско-молдавское село Николаевцы. Это время связано для меня с очень эмоциональными воспоминаниями. Когда я сегодня общаюсь с городскими детьми, иногда прихожу в ужас, насколько они урбанизированы. Многие даже не представляют себе, как появляется хлеб на столе. Недавно я слышала невероятные размышления девочки, которая абсолютно серьезно рассказывала, что булочки растут на деревьях.
И: Ваша мама, наверное, сама пекла хлеб?
Тома: Да, пекла, в деревне это принято. А я работала в поле, знала названия всех растений, знала, как их сажать, как пропалывать и собирать урожай. Когда пошла в школу, у меня были подшефный жеребенок и теленок, которых я растила.
И: Вы говорили, что родители поселились в деревне, а где они до этого жили?
Тома: Мой папа родом из Воронежской области, но его по распределению отправили восстанавливать сельское хозяйство в Молдавии и там, в Кишиневе он встретил маму, которая училась в мединституте. У нее как раз много разных кровей намешано: французской, венгерской, молдавской. Мама — человек городской, любила ходить в туфельках, элегантно одеваться. Она выросла в Бухаресте, где у нее был светский круг общения. Но после встречи с папой она бросила институт, согласилась переехать в деревню, где очень непростой быт. Я считаю, что моя мама из-за любви совершила настоящий подвиг, и я — дитя любви.
И: И все же, несмотря на непростой быт, вы, наверное, и развлекаться успевали?
Тома: Мы все успевали. Я помню наши пруды и игру в шайбу (это мы хоккей так называли), когда клюшкой служила палка из изгороди. Каждое время диктует свою моду, а в деревне всегда на этот счет были свои понятия. Родные моей мамы жили в Кишиневе, сестры — в Бухаресте, они присылали нам хорошую одежду. Но одно время самой потрясающей «одеждой» мне казались кирзовые сапоги. Когда папа наконец-то мне их купил, чтобы я могла вместе со всеми гонять на льду шайбу в этих сапогах, к которым привязывали самодельные коньки, закручивающиеся на палочку, я была просто счастлива.
И: А когда вы подросли, какие «одежды» в ходу были?
Тома: Став чуть постарше, я очень хотела тюбетейку, которую увидела у кого-то, когда нас возили в городской театр. И еще я мечтала о маленьком платочке с рисованными цветами — они были очень красивыми. Я помню, очень долго просила маму купить эту вещь. Сегодня, если ребенок что-то просит, ты тут же идешь и покупаешь. Зато я до сих пор помню рисунок того платочка. Его купили, когда мне исполнилось десять лет. Новый! Он был мой! А в четырнадцать я получила тюбетейку. Сегодня такие вещи, наверное, будут даже не понятны. Но думаю, именно поэтому они мне так ярко запомнились. А еще я помню капель в деревне. В городе я сейчас ее совсем не вижу. Когда моя внучка Маша была поменьше, спрашивала меня, что такое капель. И я ей объясняла, что это не только растаявший снег, который капает с крыши, бежит ручьями, а эмоциональное состояние природы, которое передается тебе.
И: Мне даже кажется, что зная звуки и запахи капели, человек вырастает совершенно другим...
Тома: И мне так кажется. Когда ребенок растет на асфальте, между небом и землей, на десятом этаже, все его понятия о природе ограничиваются разрешением погулять в парке. А у меня не было никаких «погулять». Я росла на земле, и родители не боялись отпускать меня в деревню с ребятами на пруд, на луг, к моим животным на ферму. В семь лет я уже сама везде ходила. Не было такого, чтобы меня за ручку вели на прогулку, ни на шаг не отпуская. Нынешние дети лишены и этого бесценного контакта с живым миром, и этой самостоятельности — и мне жалко их.
И: Вы себя в своей внучке узнаете?
Тома: Я наблюдаю Машу с рождения, вырастила ее, жила вместе с ней пять лет. И продолжаю с ней видеться, вожу ее с собой, стараюсь показать мир. Вообще к современным детям такого слова, как «умиляет», я даже не буду употреблять, потому что сейчас они совсем другие. Они воспитаны на другом, и это меня тревожит. Беспокоит их рано появляющийся прагматичный, взрослый взгляд на эту жизнь. Может быть, в свое время я и умилялась, что моя дочка рано повзрослела. Но сейчас мне бы хотелось, чтобы дети оставались детьми.
И: Сейчас представления изменились: детей с ранних лет отдают учиться, натаскивают так, будто готовят героев для Книги Гиннеса. Хотя, с одной стороны это, может, и нужные вещи.
Тома: Да, но с другой — они очень перегружены психически. Когда я росла, моя психика была абсолютно раскрепощенной. А есть еще телевидение, которое сегодня играет сугубо отрицательную роль в формировании личности. Для меня телевидение — враг номер один. С сожалением это констатирую, поскольку наблюдаю засилье программ, которые несут пошлость и насилие. Я не могу назвать передачи для детей, которые бы действительно их развивали и воспитывали — сплошные игры или шоу, засоряющие сознание. Нет познавательных, серьезных программ. А мне хочется, чтобы моя внучка к окружающему миру относилась все-таки вдумчиво. Сейчас Маша уже студентка, учится в Институте телевидения и радиовещания. И в школе у нее тоже была огромная нагрузка, не всегда оправданная. А в городе еще накладываются шумы, расстояния, безумный ритм. Чего стоит один раз проехать в метро...
И: А вы ездите в метро?
Тома: Да, я езжу в метро. И это страшная откачка энергии. Мы стараемся летом вывозить Машу за город на дачу, чтобы ребенок хоть как-то почувствовал природу, походил по огороду, вырвал морковку, клубнику с грядки, увидел, как цветет жасмин и пионы. К сожалению, не у всех есть такая возможность. У меня, например, нет своей дачи, я ее снимаю.
Беседовала Валентина Серикова
