Cорокадневка, когда мы приветствуем друг друга «Христос Воскресе», близка к середине. История о том, как мы везли из Иерусалима в Украину Благодатный огонь, становится четче, спокойнее и упорядоченнее. Самое время ее изложить.
Для меня все началось со звонка из Лавры: «Полетели за Благодатным огнем?» — «Полетели!» — ответила я, не задумавшись. Увидеть чудо, подтверждающее веру — что может быть важнее для человека, у которого даже дочку Верой зовут?
Самый православный Ан
Вылет назначили на 22-е, пятницу, прилет — 23-го в ночь, так, чтоб успеть еще Благодатный огонь по церквям раздать.
Самолет — фирмы Антонов, тоже православный. На борту, в красном углу салона — иконы. Вылет предвещает молитва и высказывание «Братья и сестры! Отныне ходить по самолету не благословляется. Благословляется пристегнуться».
Командир Антоновского экипажа — человек с неслучайной фамилией Антонов. Это он каждый год привозит нам огонь из Иерусалима, он паломник со стажем и пилот-асс. Он и его самолет спасали украинских полярников, застрявших на льдине. И это — лишь один сюжет из самолетной биографии.
На темы веры экипаж не распространяется, все больше по технической части лекцию проводит: «Если эту ручку повернуть, пойдет вверх, если эту — вниз. Тут — как в машине коробка передач. А этот писк — если мы опустились ниже положенного. Эта полоска — линия горизонта. Вон та горка под нами — 2,5 тысячи километров, вот тут об этом написано. А страна это — Турция, мы к ней, видите, с моря подлетаем».
Опытные паломники тревожатся. Оказывается, рейс у нас — экономный на пределе возможности, топлива — как раз, в обрез. А под нами скоро появится турецкая натовская военная база. Над ней передвигаться запрещено, и вопрос в том, какой коридор нам дадут: если короткий — горючего хватит. Если кружной, пилотам придется выкручиваться. Как именно, они не говорят, отшучиваются: «Места знать надо».
Батюшки собираются в конце салона — полет полетом, а служба по расписанию. Поют. Миряне к ним присоединяются.
Коридор дают короткий, прилетаем даже раньше расписания, изымаем багаж — коробки с утварью, прибывшей для Александровского подворья Русской православной церкви. «Мужчины, с нами прилетели облачения. Убедительная просьба, взять и донести до автобуса», — провозглашает Елена Резникова, организатор нашего полета. Мужчины, в большинстве — священники и бизнесмены, соглашаются: «От Резниковой никуда не денешься».
В тель-авивском аэропорту Бен Гурион нас встречает матушка Иллария из Русской духовной миссии. Молодая, веселая. Напоминает: «Я хоть монахиня, но не старица». «Что такие грустные? — вопрошает. — Мы ж схождения огня ждем. Радость какая! Правда, в этом году сложно — совпали наша Пасха и католическая, пропусков дали мало — только 50. Сестры на схождение в этом году не идут».
Но из Киева в Тель-Авив прилетели восемь самолетов с паломниками. Каждый в них стремится увидеть Благодатный огонь. «Кому нужно, попадут», — говорит матушка. Отцы кивают.
40 минут — и мы в Иерусалиме. По дороге вспоминаю анекдот, посвященный размерам страны: «Выйду на пенсию, сяду на велосипед и объеду весь Израиль!» — «А на второй день чем займешься?»
Такое средоточие святых мест на отдельной малой территории, такое количество чудес, и войн, и крови, такая концентрация беды, борьбы и мольбы сделали эту землю невероятной. «Здесь — прямая выделенная линия к Богу. Здесь молитвы слышней всего», — объясняет одна из монахинь.
Туристы и паломники
Паломник от туриста отличается тем, что по прилете стремится не в гостинцу прилечь, а в храм — приложиться. Матушка Иллария бодрым шагом черных башмаков приводит нас на крестную дорогу. По дороге привычно обминает место рождения Богоматери. Тут все, как в Книге — бедный дом, пустые стены. Тут Богоматерь родилась, вот иконы, где она — черноволосая короткостриженная девочка с белым цветком. Спуск вглубь дома — здесь она жила до трех лет. Лампадки, невеликий поток туристов и паломников, русскоговорящие торговцы, пытающиеся продать «дэвичку-Богородицу балшую по 25 долларов, малую — по 10».
У выхода — арабские магазины, где торгуют крестами и иконами, «очен харошие, бери-бери». Но в руки нам дают крест. Деревянный, тяжелый, метра два высотой. Он взялся непонятно откуда, но вот уже матушка спрашивает, кто будет его нести. Первым берется отец Александр, он в Иерусалиме не впервой, он знает, как поступать надо. Несет. Его сменяют наперебой и священники, и послушники, и миряне, что покрепче. Тяжек крест, особенно — на крестной дороге.
Виа Долоросса — испытание для тех, кто здесь в паломничестве впервые, а таких среди нас — половина. Дорога, по которой Христос шел, падал, поднимался, мучился, уставлена арабскими палатками. Собственно, улица видна только ночью, когда лавки закрыты. Днем она — восточный базар.
Идущий рядом со мной отец Вадим здесь впервые, но явно подготовлен рассказами тех, кто уже летал за Огнем. Советует молиться и не осуждать. В том смысле, что «не судимы будете». Наш ход с крестом по крестной дороге останавливается — фотографироваться. Великое для верующего событие — прилет за Благодатным огнем, его желают запечатлеть, как в былые времена — став группой, где «третий слева — это я».
Отец Александр предлагает коллегам отсоединиться от группы и уйти вправо — к тому месту, где в давние времена ждали «бурления воды». Я увязываюсь следом. Оказываемся над белыми террасами, где когда-то были купели для мытья овец. В одной из них вода начинала бурлить. Кто в эту кипяще-коричневую муть бросался первым, исцелялся. Люди годами ждали этого, а потом вода ушла. Теперь отец Александр рассказывает предание, в которое на иссохшей земле верится с трудом.
Идем по «станциям», все они пронумерованы римскими цифрами. Вот здесь Иисус сидел в тюрьме — глубокий подвал, камера-яма, выбитая в песчанике. Воздуха нет, дышать тяжело. Правее и вниз — камера, где был разбойник Варрава, которого помиловали, чтобы распять Христа. Такая же узкая, такая же глубокая, но судьба — другая.
Вот Судные врата и «игольное ушко» — узкий пролом в стене, через который человек мог пройти, когда ворота города на ночь закрывались, а навьюченный верблюд — уже нет. Были люди не в наше время более мелкие, чем мы. Протискиваюсь в «ушко» с ощущением, что навьючена я. За ним — место, где Христу читали приговор. Исходящая от этого места сила (или как назвать) такая, что от нее качает — физически.
Перед «ушком» — амфитеатр и стол, на котором можно оставлять записки о здравии. Типовые бумаги, по 10 пустых граф в каждой, по одному доллару за записку. «Писать можно и на русском», — говорят матушки. Это — территория Русской православной церкви. Здесь, рядом — комната, где отдыхал царь Николай. Паломники в нее мало ходят, но туристы интересуются: пышно, хоть почти без золота.
От станции к станции, подходим к храму Гроба Господня. Времени — около 18-ти. У нас есть 20 минут на попадание в храм, окруженный плотной толпой. Но вход к нему закрыт железными щитами — коптский патриарх должен проследовать. О его появлении уведомляет стук специальных ритуальных шестов, которыми служители храма расчищают дорогу патриархам.
В эти дни в Иерусалиме «патриарх» — слово, употребляемое во множественном числе. Православная и католическая Пасха совпали, потому здесь сейчас — весь крещеный мир.
«А пошли-ка пока к коптам», — говорят батюшки и движутся направо вверх. Здесь, в пристройке к храму Гроба Господнего, — место христиан, вышедших из Египта. «Копт же в переводе и означает «египтянин», — говорит энциклопедически образованный паломник Дмитрий Джангиров, долго бывший гендиректором телеканала «Киев».
Узкая крутая лестница, вереницы залов, опять же стремящиеся вверх. В них — босые веселые люди в белых одеждах, которые смеются, танцуют, кланяются, поют. Шевелящаяся плотность такая, что протиснуться тяжело. Поднимаемся на верхнюю открытую площадку. Тут белая толпа пляшет, подпрыгивает, бьет в бараны и размахивает красными и белыми зонтиками. «Это у них вынос плащаницы так происходит», — объясняют мне батюшки.
Веселая толпа движется направо, мы — налево. Там, через галереи, проход к тому магазину, где для церквей все нужное берут. Тут не для туристов место, для своих. Свечи (по 33 штуки в пучке, парафиновые и восковые, столь актуальные в ожидании Благодатного огня), почти в 10 раз дешевле, чем у перепродающих их арабов.
Веселье у коптов, тем временем идет к такому апогею, что стены у лавки трясутся. «Им так вести себя разрешили после того, как однажды их не пустили в храм на схождение Огня, а они не рыдали, а смеялись, пели и били в барабаны. Веселый обычай за ними закрепился», — объясняют мне отцы.
Огонь снаружи и внутри
Через минут 15 становится тихо. Площадка опустела. Церкви по веренице вниз тоже безлюдны. В Храм Гроба Господнего проход открыт. Совершенно свободно проходим к Камню помазания. Движемся к Кувуклии — церкви внутри храма. Именно в ней находится Гроб Господень. Становимся в необыкновенно короткую очередь и стараемся пройти внутрь. Но тут нас начинают толкать, теснить и бить люди в черной форме и бронежилетах. Оказывается, им очередь надо развернуть. «Тут всегда так. Держитесь, православные», — говорят отцы. В толпе начинают тихо петь на разных языках. Из тех, что узнала — армянский, греческий и русский.
В толпе рядом со мною — отец Вадим. Сегодня у него именины. Или как он говорит — тезоименитство. Постоять в такой день у Кувуклии — уже счастье. А внутрь войти — и вовсе счастье невиданное.
Спустя минут 40 давки, в которой и вдохнуть тяжело, потому что ребра стиснуты, охранники милуют нас. К величайшей святыне мы протискиваемся через ужайший проход, спотыкаясь о «случайно забытые» охраной металлические пики.
Побыть тут дают секунды. Именно в этом месте раз в год на Пасху по молитве православного Патриарха сходит Благодатный огонь.
Один из Патриархов описывал этот процесс так: во время молитвы на Гробе Господнем появляются синие и белые шарики, похожие на ртутные. Патриарх собирает их ватой, она начинает тлеть.
Так Огонь возникает каждый год. По преданиям, не сходил лишь дважды. Один — когда в храм не допустили коптов. Он не появлялся, пока те не прошли к Кувуклии. Второй — когда в храм не пустили православных. Они стояли у храма, в его стену ударила молния, и огонь зажегся снаружи, а не внутри. Это место молниеносного удара сохранилось, к нему прикладываются, выходя от храма.
Копты, песни, солидарность
Нам рассказывают, что в 11 ночи в храме Гроба Господня должна начаться красивейшая служба, во время которой Плащаницу с Голгофы сносят вниз, на Камень помазания и осыпают розовыми лепестками. Чтобы увидеть это, нам нужно войти в город до 8 вечера, иначе полиция перекроет в него вход. Мы спешим, но мы опаздываем.
Модельные девушки с автоматами и электрошокерами держат оборону на входе в Старый город. За ними — храм, в который мы стремимся. Перед ними — монахини из Белоруссии, паломники из России и мы. Между нами — железное ограждение. Мы размахиваем нашими сине-желтыми шарфиками. Мол, официальная делегация. Нас выслушивают и отвечают: «Вход закрыт».
Дело решает арабский торговец чаем. На подносе он транспортирует две чашки, заказанные лавочниками по ту сторону заграждения. Он возмущается, что его и чай не пропускают. Они недовольны, что заказ получить не могут. С нашей стороны арабское присутствие нарастает и торговца поддерживает. Начинается драка, в которой чай — главный пострадавший, его расплескивают. Толпа идет на прорыв, увлекая за собой нас.
Мы на площади перед Храмом Гроба Господня. Людей тут, по вышеописанной причине, немного, неплотно и нестрашно. Ощущение, будто стоишь в древней декорации. Храм вот-вот должен открыться. Но когда это вот-вот наступит, мы не знаем. По традиции ключи хранит палестинская семья. Один из ее представителей, сидящий в феске при входе, должен открыть двери.
Ожидающие на разных языках выясняют, как записки в храме подавать. Позже мы узнали, что их нужно оставлять в стене Кувуклии. Все ее расщелины утыканы ими.
Ворота храма в этот момент открываются, но вход направо, на Голгофу закрыт. Ждем. Храм практически пуст. Его мощь не разносится по многолюдью, она сконцентрирована так, что ее, кажется, и прорезать невозможно.
Вот камень, на котором сидел Христос. Над камнем — плита, из которой, говорят, слышны крики тех, кто оскорблял Иисуса. Вот место, где рвали его ризы. В приближении к Кувуклии — ступени вниз, на многие уровни вглубь. Это армянский предел. Тут тишина, тут нет суеты.
Вот ассирийский предел, отданный в аренду. Здесь все исконно, без доделок и ремонтов. Здесь — вход в подземелья, в пещеры. Неосвещенные, такие, как и встарь, для посещений нерекомендованные, но мы пытаемся по ним идти. Здесь — возможность увидеть те слои, что накоплены храмом за века.
Поднимаемся, выходим. Впереди — группы в красных кепках. Это белорусские единоверцы толпятся в очереди в греческий предел. Служба тут начнется уже через час. Мы же видим, что дорога на Голгофу открыта, и спешим туда. Очередь желающих приложиться контролируют два монаха — чтоб только на коленях люди сюда приближались.
Перед службой верующих стараются вывести вниз, нам чудом удается остаться. Отсюда, с Голгофы, видна не только своя жизнь, но и то, что происходит в храме, который по-прежнему немноголюден. Как льют из бутыли розовые благовония на Камень помазания, как растирают их люди платками, как молятся и плачут православные, как размеренно передвигаются католики, как копты смеются.
Ровно в полночь из греческого предела доносится многократное «Кирие элейсон», греческое «Господи, помилуй!», недопонятое русскими и ставшее основой для слова «куролесить».
Грегорианское пение приближается, поднимается на Голгофу, а с ним — и Патриарх Теофил, и духовенство, и почетные гости, среди которых Харьковский губернатор Михаил Добкин, перед Пасхой получивший орден от Патриарха.
Вместе со Святейшим появляется охрана — некрупные девушки, закрывающие Патриарха от верующих только, когда тот рядом проходит.
Кирие элейслон звучит громче, плащаницу и лежащие на ней лепестки несут вниз, выкладывают на Камне помазания, поют, взмахивают ею, лепестки улетают, разбираемые людьми, плащаницу несут в греческий предел, предварительно обводя ее крестным ходом вокруг Кувуклии. Пение и ход длятся несколько часов.
В это время коптский Патриарх, весь день просидевший у своего, отдельного хода в Кувуклию, должен совершить и свой крестный ход. Сделать это, не расталкивая православных, невозможно, и копты проявляют солидарность: сопровождаемые глашатаем в феске, ходят вперед-назад вдоль единственной, свободной от людей стены Кувуклии. Их немного, всего человек восемь духовенства.
Служба заканчивается около 3 часов ночи. Те, кто на ней, обсуждают, не остаться ли в храме до утра и не оказаться ли на службе первыми. Пересказывают истории о том, как святые отцы прятались в алтаре и не были обнаружены полицией, под утро зачищающей не только храм, но и весь Старый город от нелегально спрятавшихся христиан. Легенды наталкиваются на слова бывалых: «Полиция вас обязательно найдет. За ночевку в арабской лавке в Старом городе с вас возьмут по 100 долларов, но полиция так поставит заграждения, что вы без браслетов-пропусков в храм все равно не войдете».
Ночь, безлюдье, бредем вдоль стены Старого города, пытаясь найти свою гостиницу. Но приходим то к Золотой мечети, то к Стене Плача. Ворота мечети закрыты, проход к Стене Плача есть, даже два — один из города, второй через ворота, которые называют то Цветочными, то Мусорными. Обязательная проверка полицией через рамки-детекторы. Категорически запрещен вход с дрожжевым хлебом — первая неделя после Песаха, нельзя оскорблять чувства верующих.
При входе на мужскую сторону — одноразовые картонные кипы. Не очень к месту вспоминается история про Виктора Ющенко, который сначала надел кипу, а потом у Стены Плача перекрестился.
Прямо в камне сделаны полки, на которых богословские книги стоят. В том числе — и на русском. На украинском не нашли. Тут же — кресла для тех, кто молиться пришел. На женской стороне, отгороженной от мужской высокой стеной, стулья и подставки для книг. Вся стена усыпана белыми листками. Говорят, ночью, когда у Стены никого нет, приходят служители, вынимают железными щупами записки из стены, и те поднимаются на ветру в небо белым воздуховоротом. Чистота тут — идеальная, пол блестит, а фонари светят ярко — в надежде, что тьма сюда никогда не придет.
Шагреневые переплеты
Наутро подъем около шести утра. В семь уже надо быть «на позиции» — у Сионских ворот. Через них запускают делегации. Через Яффские ворота идут паломники, пропусков не имеющие. Шансы попасть через них считаются призрачными.
Завтракать благословляется, но не хочется. Отцы рекомендуют с собой ничего кроме документов, воды и свечных пучков не брать, а паспорта в пакеты завернуть, «а то в прошлый раз в толпе они так промокли, что фотографии испортились, потом были проблемы на границе».
Становимся у «ворот» — полицейского ограждения на въезде в город. Ждем прибытия владык. Они появляются вместе с главой МЧС Виктором Балогой. Раздают бумажные браслеты — у нашей делегации они голубого цвета, с ультрафиолетовым свечением. Браслетов всего 50 на 250 присутствующих. Но пройти в итоге удается почти всем. Как — представить невозможно.
Долго движемся от кордона к кордону. Стоим часами, ожидая разрешения полиции пройти. Потом бежим по Виа Долоросса под улюлюканье торговцев-арабов. Слышен звон бьющегося товара. На поворотах, где люди идут особенно плотно, выложены штабеля железных заградительных пластин. Острыми углами наружу. Люди о них режут ноги, спотыкаются, падают. Толпа на них не напирает, держится, ждет. Телевизионщики с камерами пытаются пробиться вперед, рассказывая, что «у них работа».
Украинских журналистов привез в Иерусалим харьковский бизнесмен, коллекционер и основатель благотворительного Фонда Александр Фельдман. Он оказался единственным мирянином, позаботившимся показать христианской стране символ ее веры.
Владык, священников и паломников направляют в железные коридоры, за ночь выстроенных на площади перед храмом. Запускают армян, белорусов, потом — нас. Бежим снова, вслед за духовенством, которое охранники бьют и толкают, не взирая на кресты. Нас ведут вправо, ставят напротив Кувуклии. Стоим плотно, но дышать можно. Людей становится больше, толпа — плотнее. Она сжимается, как шагреневая кожа. Охранники периодически запускают «волны» — прессуют толпу, чтобы качнулась и уплотнилась. Верующие на разных языках кричат: «Не давите».
Стоим часами, видя только людское шевеление. «Волной» к нам прибивает грузинских и белорусских паломников. Два темперамента, два мира, два образа жизни. Первые громко молятся, вторые — молча терпят.
Последними с песнями в храм заходят копты. Их молодежь в красных футболках запрыгивает на специально выставленные вдоль Кувуклии леса, начинают бить в барабаны и читать речевки — взбадривает тех, кто сдавлен толпой. Я начинаю понимать, почему документы надо было заворачивать — все мы словно из-под ливня вышли.
Отец Вадим читает записки за здравие и за упокой — вез их из Киева. Стук жезлов возвещает приход Патриарха. Он разоблачается, его обыскивают, он заходит в Кувуклию. Духовенство фотографирует процесс на мобилки. Копты в красных футболках заглядывают в окно храма и первыми извещают, что появился Огонь. Он сошел быстро, в 14.13, он появился бликами, его передали по храму в считанные минуты, им умывались, обливая воском подрясники отцов, его не хотели тушить. Причем дольше всех — флегматичные белорусы.
За семь минут храм опустел. На полу остались сине-желтые, красные, зеленые опознавательные шарфики, останки сломанных свечек, туфли, смытые колышущимися «волнами». Чудо свершилось. Люди разошлись.
Уже по дороге слышу невероятное: день схождения Огня — единственный в году, когда женщинам разрешен вход в алтарь. Те, кто это знал, видели еще одно чудо — как Патриарх раздает Огонь иерархам, чтоб разнесли его по всему миру.
В будущем году — в Иерусалиме
С Огнем, упакованным в походные керосинки, мы спешим на наш Ан, чтоб успеть до полуночи в Киев долететь и по храмам Огонь раздать. Вылет задерживается, нервничаем, взлетаем за 5 минут до закрытия коридора. Батюшки интересуются, нельзя ль полет ускорить. Им отвечают — мы и так почти на ракете.
Лампадки-керосинки стоят на передних столиках. Держим их, чтоб не упали, чтоб не погасли. На борту начинается служба. Перед посадкой разбираем огонь в свои «огнехранилища». Везем — каждый «своим» — кто в Ларву, кто в Бортничи, кто — на Волынь.
Отец Вадим вспоминает, как перед схождением Огня давал интервью телевизионщикам: «Теперь бы я сказал совсем по-другому, иными словами, с иной силой». А миряне-паломники прощаются друг с другом: «Ну, как говорят у них на Святой Земле, в будущем году — в Иерусалиме!»
Редакция благодарит Украинскую православную церковь, Фонд Александра Фельдмана и АНТК им. Антонова за помощь в организации паломничества.
