Певец Дмитрий Гнатюк: Я не против бронзового бюста в своем селе

В декабре исполнилось 60 лет творческой деятельности известного оперного певца Дмитрия Гнатюка. За все это время он ни разу не изменил Национальной опере имени Тараса Шевченко, в которую пришел дипломником, а потом стал народным артистом СССР, Героем труда, Героем Украины, лауреатом Шевченковской премии. Корреспонденту «Известий в Украине» Людмиле Ткаченко Дмитрий Гнатюк рассказал, как за ним пристально следили сотрудники КГБ, как его спас Никита Хрущев, а Петр Шелест обещал убить своими руками.

Консерваторию нашел не сразу

известия: Признайтесь, что вам больше всего запомнилось за время службы в Оперном театре?

дмитрий гнатюк: Скажу откровенно, я счастливый человек, потому что моя юношеская мечта — научиться петь — сбылась. У меня было много поклонников и друзей, я пел свои самые любимые арии, ставил и до сих пор ставлю оперные спектакли, признанные дирижерами, зрителями, критиками, в том числе за рубежом. Я ставлю их не так, как все режиссеры- постановщики, не по либретто, а по партитуре оркестра. Именно в ней заложена драматургия, которую я переношу на сцену. Ведь спектакль без драматургии — не спектакль. В театре мною поставлено более 20 опер, в том числе «Тарас Бульба», «Наталка-Полтавка», «Запорожец за Дунаем», «Князь Игорь», «Травиата», «Тоска»... Исполнены более 40 главных оперных партий, среди которых князь Игорь в опере Бородина, Остап в «Тарасе Бульбе» и Мыкола в «Наталке-Полтавке», Петруччио в «Укрощении строптивой», Мазепа, Онегин и Демон в одноименных операх, Фигаро в «Севильском цирюльнике» Россини... Эта радость творчества не может быть забыта. Мне удалось покорить не только Европу, но и практически все континенты мира. Неоднократно бывал в Америке, Африке, Франции, Германии, Италии, Австралии, Японии, Новой Зеландии... В Австралии 25 раз меня вызывали на бис с просьбой повторить «Черемшину» украинского композитора Василия Михайлюка, в Дании пришлось шесть раз выходить на поклон и петь арию царя Амонасро из «Аиды» Верди. В Японию приглашали выступить на открытии концертного зала на 10 тысяч мест. Когда концерт заканчивался, а я в это время пел «Из-за острова на стрежень», хозяева театра выключили микрофоны, чтобы проверить акустику в зале. И получилось так, что самую драматическую фразу песни — «Мощным взмахом поднимает он красавицу княжну, и за борт ее бросает в набежавшую волну» — спел а cappella. Зал встал и взорвался аплодисментами. Они услышали всю мощь голоса и поняли, что акустика в этом зале — самая прекрасная.

и: Как вам это удается?

гнатюк: Мой великий учитель — народный артист СССР Иван Сергеевич Паторжинский говорил: «Помни! Любовь и голос выходят из сердца. Петь надо душой и сердцем». Что я и делаю всю жизнь. Моя душа рыдает — и зрители плачут. Так распорядилась природа.

и: Говорят, что характер делает судьбу. Кто создавал вас как личность?

гнатюк: Мне везло на хороших людей. В нашем селе было три хора. Я пел в школе. Но когда в селе появился священник, отец Мирослав — пошел в хор к нему. Когда этот высокий и красивый мужчина пел, женщины плакали, а у меня по телу бегали мурашки. Послушав мой дискант, он сказал, что будет со мной работать. И я благодарен Богу за встречу с этим удивительным человеком. Он великолепно владел мелодикой пения и учил этому меня пять лет по пять раз в неделю. Возьмет, бывало, на скрипке ноту и говорит: «Тяни, тяни, тяни-и-и за мной!» Он не объяснял мне, как надо дышать при пении, а вот этим способом открыл тайны дыхания. И теперь, несмотря на мои 85, беру любую ноту любой октавы и могу посостязаться с молодыми певцами.

Будучи школьником, еще не зная, что такое режиссура, мне в 14 лет удалось поставить спектакль «Сватання на Гончарiвцi». Естественно, это было непрофессионально, но во мне родилось желание творить.

До 17 лет я никуда не выезжал из родного села. Примерно в десяти километрах от него находится город Черновцы, который называли тогда маленьким Парижем, и я часто ходил туда пешком к драматическому театру, где после войны получил свои первые театральные университеты. Мне так хотелось учиться пению все равно где: в театре, в институте — лишь бы научиться. И вот я с неописуемой радостью поступил в этот музыкально-драматический театр, где царила теплая и доброжелательная атмосфера. Мне тогда не было и двадцати. Режиссер-постановщик — талантливый и добрый человек Василий Степанович Василько — предложил мне сыграть Мыколу в «Наталке-Полтавке».

А я давно учил эту роль. Трудился в театре с 10 утра до 12 ночи: пел в хоре, солировал. Слава Богу, общежитие находилось через дорогу, где можно было переночевать. И этот потрясающий режиссер благословил меня на нелегкий путь оперного певца. Именно он протежировал меня своему другу Ивану Паторжинскому. Однажды после репетиции прямо при мне позвонил Ивану Сергеевичу: «Я посылаю тебе горящего желанием учиться хлопца. Так я приехал в Киев жарким летом. Но консерваторию нашел не сразу: люди направляли меня то туда, то сюда, потому что, видно, не знали, что значит слово «консерватория». А на Бессарабке показали пальцем: вон в том здании, кажется, театральный институт. Ректор института Семен Михайлович Ткаченко, когда я уже сдал экзамен на режиссерский факультет, спросил: «Молодой человек, вы можете что-то спеть?» Мое исполнение «Дивлюсь я на небо» настолько тронуло его, что он сказал: «Вы, молодой человек, не туда поступаете. Завтра приходите сюда ко мне, и я вас отведу туда, куда надо. Так я и попал к замечательному педагогу, народному артисту СССР, профессору Ивану Паторжинскому. После окончания консерватории меня сразу приняли в Киевскую оперу, так как знали мои способности — я там пел на последних курсах консерватории. В этом театре прожил большую интересную жизнь, хотя при советской власти в ней было много недоразумений — и это стоило мне здоровья.

 

В Москве у меня отбирали гонорары

и: Какие это были недоразумения? Ведь вам рукоплескал Сталин, вы стали народным артистом СССР и Героем социалистического труда?

гнатюк: Отец мне всегда говорил: «Сделай человеку добро и забудь, твое добро вернется к тебе сторицей». Свою любовь к родине я переносил на песни, вкладывал душу в песенные образы, но это не всем нравилось. Многие в консерватории, а особенно в Госконцерте СССР надо мной посмеивались: им не всегда импонировали моя буковинская речь и сорочка-вышиванка. Окружающие меня знали, что я сельский парень, практически ничего не видевший в своей жизни, ведь я родился в Староселье, на территории Румынии — ныне это Кицманский район Черновицкой области. В послевоенные годы это был страшный ярлык! А я — восторженный, как ребенок, открытый и миролюбивый парень — не скрывал этого и более того, постоянно восхищался своей Буковиной: какая у нас природа красивая, какая река Прут, и там осталась моя первая любовь. И однажды Паторжинский, несмотря на свою отеческую любовь ко мне, не сдержался и сказал, да так грубо: «Ты хочешь петь для своего народа? Так закрой пельку! Не говори, а пой! И поменьше выдавай свои чувства». А мне, эмоциональному человеку, его грубости хватило на долгие годы переживаний. Но не это было самым обидным.

и: А что было обидным?

гнатюк: Службы КГБ долго не пускали меня за рубеж, им мерещилось, что я не вернусь в СССР. Не секрет, что в нашей стране артисты были бедными, а за рубежом — хорошо обеспеченными. Пришлось вступить в партию, чтобы доказать свою преданность Родине. Но пришло время, когда меня потихоньку стали выпускать за границу. Никогда не думал, что смогу мир посмотреть и что он меня будет слушать. Госконцерт выгодно продавал меня зарубежным импресарио, которые хорошо на мне зарабатывали. Я выполнял все условия договоров, контрактов, а в Москве у меня отбирали гонорары, иногда даже не оставляя ни копейки из честно заработанного.

Как-то приехала в СССР очаровательная певица из Метрополитен-Оперы Блан Штибо. В Киеве она спела Аиду из оперы Верди, в которой меня пригласили петь партию Амонасро. Я всегда тщательно и ответственно отношусь к работе на сцене, к костюмам: если предстояло играть темнокожего героя, всегда красил лицо, руки — открытие участки тела, хотя некоторые не считали это обязательным. На этот раз — а это был мой первый выход на сцену в набедренной повязке с тигровой шкурой на спине — я сделал все, как положено. Выглядел эффектно. Блан Штибо была потрясена моей игрой и голосом, умением переходить от элегантного пиано к экспрессивной динамике. Окончательно ее покорило исполнение арии «Кто ты, кто ты, кто ты такой?», и она пригласила меня спеть с ней еще Эскамильо в опере Бизе «Кармен». А после всего, что увидела и услышала, вежливо спросила: «Вы можете все это исполнить у нас в Метрополитен-Опера? Я лично вас приглашаю. Все будет оплачено». Понимая, что этого делать нельзя, я долго сопротивлялся, но потом согласился. Конечно, тут же обо всем узнал Госконцерт СССР, но не выпустить меня было бы скандалом на весь мир. И я поехал. Принимали меня прекрасно, это был триумф. Газеты писали, что у них никогда на сцене не было такого красивого отца Аиды. Мне тогда только под сорок было. Вышел — подтянутый, высокий, с сильным голосом.

Но сколько я пережил неприятностей, когда вернулся в Москву! В аэропорту меня встретили работники спецслужб и приказали идти в Госконцерт. Хотелось рассказать, как пел, как меня встречали в Америке. Но это их не интересовало. Мне сразу сказали: «Отдайте ваш гонорар!» Я вынул из кармана 10 тысяч долларов, а тогда это были сумасшедшие деньги, и положил на стол. Их сразу сгребли и спрятали в ящик. А я стал требовать хотя бы минимум — 400 заработанных мною долларов. Мне ответили: «Не получите ни копейки. Вы наказаны: пять лет граница для вас будет закрыта». Да Бог с ним, с гонораром. Наградой мне стали незабываемые впечатления и множество газет с рецензиями, которые я привез с собой. Там обо мне писали такие восторженные слова, каких у себя в стране я никогда бы не услышал. В театре отказались меня защитить — даже не хотели писать партийную характеристику, чтобы отменить незаслуженное наказание. К слову, меня тогда спас Никита Сергеевич Хрущев, поручив мое персональное дело члену ЦК КПУ Петру Шелесту. Петр Ефимович вызвал меня к себе и сказал: «Дима, в театре тебе не дают характеристику, но я тебе верю. Характеристику тебе даст ЦК партии. Но, не дай Бог, выехав за рубеж, ты там останешься… Видишь вот эти кулаки? А кулаки у меня очень большие. Я тогда сам тебя ими убью, как Тарас Бульба своего сына». Это мне тоже было обидно слышать: не так я воспитан, чтобы расстаться с любимой Украиной.

и: Фурцева разве не пыталась защитить вас?

гнатюк: Нет! Однажды на каком-то совещании она сказала: «Надо поздравить Гнатюка, у него вышло 57 миллионов пластинок». В зале раздались аплодисменты. Я не знал об этом и обрел надежду получить какой-то гонорар от продажи. Сразу подумал: если бы мне дали хотя бы по 10 авторских копеек за каждую, это были бы приличные деньги. Но никто ничего не заплатил. А просить я не привык, гордый. Бедным, как в детстве, я больше не был, но и богатым тоже. Достаточно было того, что зарабатывал в театре и во время концертов в своей стране. Когда мне стукнуло 69, мои сбережения, как и у всех украинцев, пропали, а в это новое время заработать такие деньги я уже не смогу. Но тружусь до сих пор — и слава Богу! Доволен тем, что могу еще работать, приносить театру пользу, учить молодежь, и ни о чем не жалею.

и: Когда вы получили самый большой гонорар?

гнатюк: В Австралии и Новой Зеландии, где дал 57 концертов за 60 дней. Полмиллиона долларов заработал! В Австралии пел в новом оперном театре — и мне даже предложили работу с большой зарплатой. А в Москве меня снова обманули — выдали 20 тысяч долларов из 500 тысяч, сказав, что больше не положено. Я спросил себя: «Когда же это закончится?» Купил «Волгу» за 1200 долларов и после этого «рекорда» больше 5—6 концертов в месяц петь не соглашался: перегрузки сказывались на здоровье, а зарплата не соответствовала потраченным силам. Здоровье не подорвал лишь потому, что меня спасла закалка: в детстве босиком бегал по холодной росе и колючей стерне.

и: Говорят, сила голоса оперного певца — 120 децибел и больше. Для сравнения: самолет «Конкорд» при отрыве от взлетной полосы производит шум в 130 децибел. У Шаляпина он достигал 140. А у вас?

гнатюк: Я не имею права говорить о том, что у меня сильный голос и что меня любят зрители. Не дай Бог, стал бы измерять свои децибелы! Я пел Сталину, но об этом тоже не мог рассказывать. А сколько неприятностей пережил после смерти вождя народов!

и: Доподлинно известно, что в ЮАР оперным певцам грозит срок до двух лет тюрьмы за пение на улице. Вы дома что-то репетировали когда-нибудь? Сколько октав берет ваш голос?

гнатюк: Две певучие октавы: от ля внизу до верхнего ля. Если нет природных данных, этому научить нельзя. Репетировал всегда только в театре, дабы не беспокоить семью и соседей.

и: Какие ваши любимые партии?

гнатюк: Особенно люблю драматические партии в операх Джузеппе Верди. 

и: А что не любите исполнять?

гнатюк: Без желания пел только Яго в опере «Отелло» Верди. Но редко — когда некому было петь. Мне чужда подлость, не вдохновляет. Я пою то, к чему привил любовь отец. Он говорил: « Чтобы стать профессором, нужно учиться 15—20 лет, а человеком — всю жизнь». Подлый человек для меня просто не существует.

и: Почему судьба привела вас в Театральный институт еще раз?

гнатюк: В 1965 году я снова, как в юности, поступил на режиссерский факультет. Учась в консерватории, мне посчастливилось познакомиться с режиссером, народным артистом СССР Марьяном Крушельницким. Он в то время работал в Театре имени Франко с Амвросием Бучмой. Часто общаясь с ними, я заинтересовался режиссерской работой. Марьян Михайлович заметил это и однажды спросил: «Ты что, хочешь режиссером быть?» И я ответил: «Должен стать!» Учился честно, с огромным интересом, как и пению. Это был класс режиссеров профессора Влада Нелли. И уже в 1970 году стал главным режиссером в Оперном театре.

и: Какая опера была вашим режиссерским дебютом?

д.гнатюк: Первая моя режиссерская работа — «Князь Игорь» Бородина. Ставил, никого не копируя. Последнее исключаю. По клавиру увертюру к опере сменяет пролог, за ним следует опера. У меня же наоборот, сначала пролог, потом увертюра, затем опера. Таким образом, мы усилили динамику спектакля и сократили время его постановки на полтора часа. Те, кто не поняли сути этой режиссуры, ворчали на меня: дескать, нарушил каноны классики. Но время доказало, что я прав.

 

Собрал почти все ордена

и: Вам везло с дирижерами?

гнатюк: Да, я работал с любовью с Вениамином Тольбой. Это мастер оперных партитур. У него абсолютный слух. Таких мастеров очень мало. Он жил музыкой. Но его рано отправили на пенсию, потому что тогда по закону пенсионер не имел право работать. Это и стало причиной его преждевременного ухода в мир иной. Константин Сергеевич Симеонов... Как-то говорю ему: «Давай сделаем оперу по партитуре, а не по либретто». Он, помолчав немного, сказал: «Старик, ты прав. Давай!» А «Тихий Дон» мы с ним поставили за один месяц! Константин говорил мне: «Поезжай, старик, в Питер и посмотри, как мы сделали шолоховский роман». Я отказался и сделал сам. Повез «Тихий Дон» на конкурс в Москву и занял первое место.

Великим мастером был Стефан Турчак! Вместе работали в «Тоске». С ним легко и петь, и договариваться. Предложил обновить «Наталку-Полтавку» — он мгновенно согласился. Эту оперу не один раз редактировали. В сентябре 2009 года мы обновили ее с дирижером Кириллом Карабицем, который талантом превзошел своего отца, известнейшего композитора Украины Ивана Карабица. Обновление было существенным: Кирилл проделал колоссальную работу над музыкальной основой оперы — добавил в оркестр партию бандур, которая при жизни композитора Лысенко отсутствовала. Жаль, что такой талантливый человек уехал жить за границу. На родину, получивший известность в Европе, Кирилл Карабиц возвращается лишь когда в Киеве ставят «Наталку-Полтавку», «Паяцы» и «Евгения Онегина», где он выступает дирижером, а затем снова уезжает в Старый Свет. Его нельзя не любить. Он просто горит за пультом, живет работой!

Я не переношу дирижеров-сухарей! Иногда на них нападаю с претензиями. Уважаю и нынешнего главного дирижера Национальной оперы, народного артиста Украины и России Владимира Кожухаря, с которым прекрасно работаем много лет. В памяти живет и Юрий Гуляев, мы с ним даже дружили. Семьями дружили с композиторами Александром Билашом и Платоном Майбородой. Хорошие они люди.

Что касается любимых партнерш, к сожалению, все они уже ушли из жизни: Лиля Лобанова, Лариса Руденко. Галина Шолина… Какая же замечательная была Наталка-Полтавка!

и: А с Евгенией Мирошниченко пели?

гнатюк: Мало. Женя пришла в театр значительно позже меня. Я к тому времени был уже народным артистом СССР, а она не любила тех, кто отбирал у нее аплодисменты. Мало ездила. Мне ее было как-то жалко. Однажды я взял ее с собой в Канаду: захотелось показать ей западный мир. Женя была очень талантливая, красивая, но характер (улыбается) — лучше промолчу.

и: Смену себе подготовили?

гнатюк: Обязательно. Со своими учениками я занимаюсь не в классах академии, а в театре. Здесь я могу петь во весь голос и в любое время показать студентам, как сопереживать герою, как создать драматический образ. Мне по душе работа с молодежью. Стараюсь открыть им все тайны профессии певца. Глядя на них, вспоминаю свою нелегкую юность. Несколько дней назад в Оперной студии академии состоялась молодежная премьера «Фауста». Мои ученики спели великолепно. Я хочу, чтобы они работали в театре и обязательно помогу им попасть в наш оперный.

и: Говорят, что опера, как религиозный обряд, обладает огромной силой положительного эмоционального воздействия на людей. Не потому ли дирижер с мировым именем Валерий Гергиев из Мариинского театра мечтает вынести оперный спектакль под открытое небо — на площадки в парках, стадионы. Как вы считаете, это возможно?

д.гнатюк: Безусловно. В странах Прибалтики это уже есть. Там создали прекрасные певческие поля. По моей инициативе пытались сделать это и в Киеве. Но хотели как лучше, а получилось, как всегда. А во Львове и Хмельницком на них собираются до пяти тысяч человек, и это многоголосие потрясает слушателей своей божественной красотой.

и: Над чем работаете сегодня?

гнатюк: Собираемся обновить«Князя Игоря». Его уже 40 лет поют! «Тарасу Бульбе» нужно дать новое дыхание, ведь его поставили 35 лет назад. Следует обновить и оперу «Запорожец за Дунаем». Я однажды менял некоторые ее сцены. Мне не нравилось, что из прекрасного казака-запорожца, полковника войска запорожского сделали в опере пьяницу, который прячется от Одарки в курятнике. Считаю это унизительным для казака. И мы придумали новое, интересное решение. Надо еще поработать, чтоб оперу еще 40 лет пели.

и: Представляю, сколько у вас было поклонниц! Ваша жена Галина Макаровна — одна из них?

гнатюк: Поклонниц было действительно много. Женщина для меня — святой образ. Влюблялся часто, все должны влюбляться, это рождает вдохновение. Женщинам я посвятил сотни песен и романсов, которые исполнял с нежностью и любовью. А с Галиной мы поженились студентами. Она у меня — единственная любимая. Отец меня так учил: «Жена у тебя должна быть одна на всю жизнь».

и: Вы — Герой труда СССР и Герой Украины. Вам по закону положено при жизни поставить бронзовый бюст?

гнатюк: Да, я имею практически все ордена и дважды Герой. Не скрою, не возражал бы при жизни увидеть в селе у домика, где родился и жил, свой бронзовый бюст. Живу по-прежнему влюбленный в жизнь, в людей, в свою Украину и еще больше влюблен в свой родной Киев. И лучшего города на земле не знаю. Если бы мне пришлось повторить жизнь сначала, я бы все сделал точно так же, ни от чего и ни от кого не отказался бы.