Николай Рушковский рассказал как стать звездой
Весь июль стены Киевского национального университета театра, кино и телевидения им. Карпенко-Карого берут штурмом абитуриенты. Преподавателям приходится по 12 часов испытывать на прочность молодые таланты из разных уголков страны. Как сегодня проходят отборы и борются в театральном с «дефицитом штанов», чем может навредить будущим звездам безобидная басня «Известиям в Украине» рассказал художественный руководитель актерского курса НИКОЛАЙ РУШКОВСКИЙ.
Ход слоном
Скажите, с течением времени абитуриенты меняются?
Конечно, все наборы очень разные. За период в четыре года появляется совершенно другой срез общества — это очень заметно по абитуриентам. Трудно сказать, в лучшую или в худшую сторону они меняются, но каждый раз есть чему удивляться. Я заметил, что у ребят появился какой-то нездоровый индивидуализм: все «мне», «меня», «я». Многие не берут глубоко — все поверху, тяп-ляп. А еще все почему-то начали ругаться, особенно девчонки. Она только вчера родилась, а уже читает комиссии какие-то жуткие рассказы: то ее изнасиловали, то она на восьмом месяце беременности, еще что-то в этом роде. Да что она в этом деле понимает?
Они в таком возрасте еще ничего не понимают, о чем тогда читать?
Пусть сказки читают. Им же по 16 лет. Вчера девчонка одна не прошла — плачет, спрашивает, что делать. Поинтересовался, сколько ей лет. Оказалось 18. Представляете, она уже опустила руки и решила, что раз в театральный не взяли, все кончено. Я в 23 года только поступал учиться. И у меня к этому времени за плечами война была. И я знал, какими бывают потери. Мы служили в привилегированных войсках, на гвардейских минометах «Катюшах», нас берегли, и только поэтому за полтора года наши потери не превысили 50%. Помню, во время очередного наступления кто-то спросил, когда оно кончится. Ответ был следующим: «Вот танковый десант перебьют — и кончится наступление». А ведь это человеческие жизни...
Можете порекомендовать будущим абитуриентам, что лучше не читать комиссии?
То, что тебя не волнует. Нужно найти тему, о которой не можешь молчать, только тогда это зацепит еще кого-то. А когда каждая третья девчонка читает монолог Липочки из «Свои люди — сочтемся», я говорю: «Милая, это ж такое ветхозаветное школьное занудство, что дальше ехать некуда». Даже не дослушав, я сразу понимаю: девочка ленива, нелюбопытна, нетрудолюбива. Значит, ей наплевать. Почему я должен ее брать? Или выходят и читают, совершенно не думая. Например, басня о слоне-живописце — очень популярная у абитуриентов вещь. Вышел парень, стал тараторить. Я его спрашиваю, какой величины полотно, которое его слон рисует? Он показал, а я попросил его представить себе, что картина другого размера, еще и попросил мысленно разместить ее «лицом» к комиссии. Мальчишка стал рассказывать — совсем другое дело. А то ведь 50% экзаменующихся выучат текст и на разные голоса нам его декламируют. Вот и все. Или идут по пути наименьшего сопротивления и выбирают самые распространенные вещи. Знаете, за эти годы басню «Две подруги» и того же «Слона-живописца» мы наизусть выучили. А вот монолог Нины Заречной за все время прочла только одна. Можно читать и современных авторов, если, конечно, отыскали что-то интересное, но, честно говоря, с новым теперь очень сложно, потому что сейчас ничего не пишут. Благо, классика всегда звучит современно.
Талант со скромностью
Жизнь меняется со скоростью света, а актеров продолжают отбирать по стихотворению, басне и прозе. Сейчас этот метод позволяет адекватно оценить абитуриента?
Но они же разные — все эти стихи и отрывки... А метод отбора все-таки иногда меняется. Сейчас ребята проходят два тура. Первый — прослушивание, второй — собеседование. А раньше было как? На первом туре они читали прозу, стихи, басню, на втором — мы просили прочесть уже что-то одно, нащупывая наиболее сильную сторону, и тут же добавляли монолог. Мы их уже в каком-то качестве видели, знали, на что они приблизительно способны и соответственно этому давали отрывки из пьес на три-четыре минутки. Их ребята разучивали и пытались играть. К этому времени их оставалось меньше, и у нас была возможность их хорошенечко отсмотреть. А что теперь? Вчера просматривал свои записи и ужаснулся: некоторых ребят — хоть убейте меня — не помню совершенно. За пять дней я увидел 170 человек. Ну как я могу их запомнить?
Может, и к лучшему: не запомнили, значит, не было чего-то стоящего?
Не обязательно. Тут ведь можно кого-то и прозевать. Талант зачастую бывает скромен. Всего за несколько отборочных дней при таком количестве желающих его можно не заметить. Я могу вам назвать целый ряд имен, которые я (по собственным убеждениям либо послушав коллег) просто пропустил... Вот была Марина Могилевская, которая у нас осталась за чертой. Случай чуть не закончился трагически. Когда через много лет мы встретились, она сказала, что тогда от отчаяния готова была покончить с собой. Но, слава Богу, Марина — мужественная женщина. Она стала работать, много снималась в кино. Она пыталась поступать в один год с Натальей Долей. Так вот, через четыре года Наташа пришла в Театр им. Леси Украинки дебютанткой, а Могилевская — уже примадонной. К нам поступал и не прошел Сергей Маковецкий, которого я уже знал — он работал в мебельном цехе нашего театра.
Как же вы его пропустили?
Некоторые особенно говорливые женщины до сих пор меня попрекают: «Ух, какой строгий педагог Рушковский! Маковецкий ему, видите ли, не подошел!» Однажды, услышав это, Сережа запротестовал: «Вы чего на Рушковского кидаетесь, когда я на сочинении провалился?» Я уже не помню, почему мы его тогда не взяли... Помню только, что он был удивительно сомневающимся и скромным человеком. Но я рад, что он у нас провалился. Иначе он не попал бы в Театральное училище им. Щукина, не встретил бы Виктюка, который сделал из него знаменитость, не попал бы в Театр им. Вахтангова. Останься он здесь, ничего не было бы, понимаете? Так что в этом деле раз на раз не приходится. Одному надо, образно говоря, в морду дать, чтобы он человеком стал, раскрылся, а другого по головушке гладить и поддерживать. Все очень индивидуально.
Чем полезны недостатки
Правда, что из-за нехватки мужчин-актеров, именуемой в театре «дефицитом штанов», смазливых парней в театральный берут не глядя?
Это кто как смотрит. Вот ко мне сейчас поступает замечательный мальчишка. Он вчера читал, смотрю: худющий, синяки под глазами, уши торчат, шейка тоненькая... Но он так разговаривает и так ведет себя... Я Игоря Славинского в бок толкаю, говорю: «О, готовый Мышкин!» Еще один мальчишка читает стихи, а мы никак не можем понять, чьи — никто не знает автора ни стихотворений, ни басни, ни сказки. Оказалось, это два его псевдонима, а еще он музыку пишет и даже несколько песен своих нам спел. При этом лицо чудное, простой, естественный парень. Я дал себе слово, что костьми лягу, но он будет на курсе. А когда мужчина начинает носиться со своей внешностью, простите меня, для меня он не мужчина. Это просто патология какая-то. Мой папа говорил: «Если от мужчины коровы не шарахаются, он уже красавец». Ребята должны понимать, что не внешность определяет настоящего мужчину, что если ты писаный красавец, но при этом совершенно пустой, никто на тебя не отреагирует.
Актерские отборы — экзамены, на которых нельзя списать. А как-нибудь по-другому схитрить умудряются?
Конечно. Они невольно стараются нас обмануть, пытаются казаться такими, какими мы хотели бы их видеть. Я всегда говорю абитуриентам: перед поступлением не надо ни с кем заниматься, готовься сам. Мне нужно видеть тебя, а не то, что ты технически заучил с чужой подачи. Всегда прошу их: скорее показывайте все свои недостатки, не стесняйтесь, «не бойтесь говорить глупости», как говорил Станиславский. Часто именно здесь истина. В работе все равно обнаружатся все изъяны. Слава богу, у нас есть возможность после первого-второго курса отчислять студентов за профнепригодность.
Но тем самым преподаватели, по сути, признаете свою ошибку?
Нет, мы признаем, что человек просто не туда пошел. Вот в прошлом наборе мы отсеяли одного парнишку с первого курса за то, что возомнил себя «звездой». Пришел такой весь из себя знаменитость. В детском театре звезды с неба хватал, ему казалось, что и в университете все так легко и просто. Пришлось исключить. Пару лет после этого он проучился в другом вузе и вот сейчас снова пришел к нам. И мы его возьмем. Потому что надеемся, что парень понял. А одного такого самоуверенного даже посреди третьего курса отчислили — за год до окончания. Я считаю, что это справедливо: ты пришел к нам учиться — будь добр, учись. Если тебя что-то не устраивает — уходи и не мешай другим.
Строго. Вы так всех наших читателей распугаете, и никто к вам в театральный идти не рискнет...
И не надо! Я не устаю им повторять: если вы можете прожить вне театра — не идите, если не можете — идите, но тогда прочувствуйте, что это такое. Эта профессия требует стольких жертв!
Какие сегодня перспективы у выпускников актерского отделения?
Я не знаю. На данный момент они никому не нужны.
А разве худруки просмотров с целью пополнения своих трупп уже не устраивают?
Эти просмотры — вообще безобразие! Невозможно сыграть хорошо, когда ты приходишь на новую площадку, вынужден играть вырванный из контекста кусочек. Одна моя девчонка показывалась в ТЮЗе. Потом жаловалась: «Николай Николаевич, меня прямо на улице поймали, попросили почитать. Я, конечно, плохо прочитала...» И неудивительно, ведь это же надо принести и выплеснуть душу.
Современные ребята по-прежнему хотят служить театру или изначально нацеливают себя на сериалы?
Раньше такого точно не было, сейчас, наверное, есть и такие — в конце концов, надо же и на кусок хлеба зарабатывать.
Что заставляет молодежь идти в театральный, если заранее известно, что в профессии останутся единицы?
Думают, что они гениальны и что этими единицами станут именно они.
По студенту в одни руки
Каждый ли актер может научить молодого человека своей профессии?
В свое время гениально сказал Михоэлс: «Нельзя научить быть артистом, можно только помочь стать артистом». Михаил Александрович Ульянов, который занимался педагогикой недолго, подарил всем нам хорошее определение: «Мы, педагоги, влияем на формирование артиста». По моему мнению, лучше всего помочь в этом может живой, действующий артист. Тот, кто сегодня играет на сцене, а завтра приносит свой опыт в аудиторию. Мне повезло с командой. За 50 лет педагогической практики я собрал достойную мастерскую: Наталья Кудрявцева, Игорь Славинский, Сергей Сипливый, Сергей Беседин... А Софья Письман — это вообще находка. Кроме всего прочего, она, увы, еще и бессребреница. Как правило, педагоги за свою работу получают гроши. Есть даже такие, которые работают бесплатно — просто помогают. Спасибо им за это. Общими усилиями стараемся дать возможность ребятам весь пятый курс играть, несмотря на то, что площадки у нас нет. И тут приходится рассчитывать только на помощь небезразличных к театру людей.
А как же учебная сцена при университете?
Это, наверное, единственный театр в мире, который не работает по воскресеньям, когда идет зритель. К тому же понедельник у них тоже выходной, плюс больше восьми часов в день они не работают и так далее. Недавно, в дни годовщины начала войны, мои нынешние выпускники в Музее Великой Отечественной войны играли «Ты помнишь, Алеша...» Алексея Дударева. Зрителей было человек 150 — люди совершенно разные, но слушали все так внимательно, что было слышно, как муха пролетит. Мы сделаем все возможное, чтобы сделать для этих ребят еще два спектакля, чтобы весь этот год они играли. Не дать играть выпускнику — все равно, что ударить его оглоблей по ногам, а в зубы дать диплом.
Вы помните себя в возрасте своих учеников?
Дело в том, что я был не совсем обычным студентом. Мое поколение прошло войну, мы побывали на грани жизни и смерти. Тогда нам казалось, что это потерянные годы, теперь понимаю: то было наше сегодняшнее богатство, огромный запас эмоциональной памяти, так необходимой актеру. Мы были, конечно, другие. В Школу-студию МХАТ все четыре года я приходил в полдевятого утра и уходил не раньше одиннадцати вечера, потому что у нас были вечерние репетиции. С утра до ночи там пропадали, причем по собственной воле. И решающую роль в этом сыграла атмосфера, в которой мы учились. Во всей студии было не больше 80 студентов актерского факультета и столько же педагогов. Причем каких! Все они были живой историей театра. Представляете, я играл Глумова в брюках Хмелева и сюртуке Качалова. Вся прочая жизнь резко ушла на другой план, и я ничуть об этом не жалею. Театру надо отдаться целиком и полностью. Остаться в этой профессии сможет лишь тот, кто к этому готов.