«Газпром» показал украинцам месторождения (ФОТО)

Новый Уренгой, неофициальная газовая столица России, встречает нас неприветливо. В городе плюс 6, серые тучи нависают над головой. Кажется, они касаются волос, давят к земле. К перепаду температур мы готовы — необычайно холодным климатом тундры нас пугали еще перед поездкой. А вот к непривычно низкому небу приходится привыкать. «Необычайный» холод на поверку оказывается преувеличением: при температуре плюс 6 здесь значительно теплее, чем в Москве при 12° тепла. Причина — в сухом, разреженном воздухе. Из-за него даже крайне суровые зимы (а морозы здесь могут достигать минус 45—60°С) переносятся гораздо легче, чем на Большой земле — так местные называют территорию, расположенную по другую сторону Полярного круга.

— Когда здесь мороз 45°, кажется, что градусов 25—30,— говорит начальник управления по связям с общественностью «Газпром добыча Ямбург» Сергей Чернецкий. — Здесь очень красиво.

— А северное сияние бывает?

— Конечно. Постоянно. Плавает себе по небу, — отвечает Сергей. И снисходительно смотрит на наш щенячий восторг. Для местных жителей северное сияние — явление настолько привычное, как для нас дождь. Впрочем, и для них дождь не редкость. Гораздо реже здесь бывают по-настоящему жаркие солнечные дни. Например, этим летом, когда Большая земля страдала от невыносимой жары и тушила многочисленные пожары, жители Уренгоя разгуливали в футболках при 18 тепла, а в самые жаркие дни было  и 22. Таких дней в этом году было целых два. «Зато работать комфортно», — смеется Сергей Чернецкий.

С погодой нам невероятно повезло, признают местные жители. Мы приехали в тот редкий момент, когда снег еще не выпал, а мошкара — вечный спутник здешнего короткого лета — исчезла. В результате любоваться осенью в тундре ничего не мешало. Длится она недолго — кажется, листва на хрупких низкорослых березах желтеет и опадает буквально на глазах, а заросли карликовой березы темнеют с каждым часом.

— Так здесь и весной. Едешь по тундре, а на глазах почки лопаются. Всего пару дней — и у нас уже все деревья зеленые. А еще пару дней — и появляется мошкара, — смеется сотрудница компании «Газпром добыча Ямбург» Юлия Экгардт.

Кстати, мошкара — не совсем те мошки, что тучками вьются у горящих фонарей. Это просто комарики, которые, как все в этом регионе, не отличается огромными размерами. Но размеры ничуть не влияют на их способность больно кусаться, признаются местные жители.

Новый Уренгой — город сравнительно небольшой, здесь всего 150 тысяч населения. Но развит отлично, чистый и ухоженный. Накануне нашего приезда он пышно отпраздновал 25-летие, поздравительные плакаты до сих пор напоминают жителям, что «Это мой, это твой, это наш Уренгой». Историю города несложно прочесть по домам: здесь современные разноцветные высотки нависают над ветхими одноэтажными вагончиками. Когда-то в них жили первые переселенцы, приехавшие добывать газ и покорять недружелюбную тундру. В некоторых таких домиках люди живут до сих пор. Говорят, в них не холодно даже в разгар зимы. Деревянные стены утеплены стекловатой. Да и зимы за последние 25 лет суровее не стали. Православный храм в городе — со дня его основания, сейчас строят мечеть: здесь, далеко от Большой земли, нет места религиозной и расовой нетерпимости.

От Нового Уренгоя до поселка Новозаполярный, расположенного в 60 километрах к северу от Полярного круга, на Заполярном газовом месторождении, четыре часа едем на автобусе. В тундре невозможно строить города в непосредственной близости друг от друга. Найти участок хотя бы в 10 квадратных километров для городка на местности, буквально пропитанной водой и изрезанной озерами и болотами, задача не из легких. Пейзаж за окном интересен только первый час и только из-за новизны: нам, жителям Большой земли, непривычно видеть хилые березки и субтильные сосенки, гордые оттого, что они создают почти лес на бесплодной земле. Цепляюсь взглядом за крошечное белое пятно на обочине и удивленно поворачиваюсь к невозмутимому фотографу компании «Газпром добыча Ямбург».

— Да, ромашки, — кивает Александр Турбин и улыбается, — сейчас у них время цветения.

Заинтригованная, спешу выяснить, что еще произрастает на земле, которую я про себя уже окрестила бесплодной. Оказывается, здесь очень много грибов: белых, подберезовиков, подосиновиков, опят, маслят и груздей. Очень богат край на ягоды — бруснику, чернику и особенно голубику, которая как раз к нашему приезду начала активно поспевать. Водятся олени и медведи, а песцы в особенно холодные зимы приходят к людям, просят еду. Иногда даже живут неподалеку от поселка: все равно на них здесь никто не охотится. «Гораздо опаснее, когда приходят голодные медведи, — говорит Александр. — Несколько лет назад вышел один из леса, пришел в поселок. Пришлось пристрелить — прикармливать его нельзя ни в коем случае».

Особенно богата тундра рыбой — очень разной, но бесподобно вкусной. Наравне с оленьим мясом рыба составляет основу рациона ненцев — коренного населения Ямало-Ненецкого округа. Ее пекут, варят, жарят, солят и сушат. Но самое популярное рыбное блюдо в тундре — строганина. Как говорят коренные жители округа, главное — правильно заморозить рыбу правильного сорта. «Правильная» рыба — это нельма или муксун, обе пресноводные, правда, несколько разные по размеру. Нельма достигает в длину больше метра и может весить даже 40 кг. А муксун редко превосходит размеры толстолобика. А «правильно замороженная» рыба — это та, которую выловили зимой и просто положили на снег. То есть мгновенно замороженная. После этого с рыбы срезается кожа вместе с чешуей, а мясо строгают широкими тонкими пластами. Едят такую «рыбную стружку» сырой, макая в соль и черный перец, а подают, пока не оттаяла и не превратилась в банальную сырую нарезку.

Водится рыба везде — и в озерах достаточно глубоких, чтобы не промерзать зимой насквозь, и в реке Пур. Ее нам пришлось не только увидеть, но и почувствовать в буквальном смысле под ногами: понтонный мост через Пур перешли на своих двух, автобус с пассажирами не пропустили из соображений безопасности. Сказать могу только одно: было страшно.

Выяснив все о живности и растительности неприветливого края, утыкаюсь в окно автобуса. И сразу же в голову приходят тягостные, унылые мысли о грядущем апокалипсисе. Давлю в зародыше начинающуюся депрессию и прикидываю, сколько заплатили бы американцы за возможность снять хоть пару кадров этого пейзажа. Сумма получается внушительная. Но и пейзаж того стоит. Бесконечная равнина, сплошь укрытая буйными кустами темно-бордового цвета. Там и сям торчат остовы погибших елей, за изломанные верхушки которых упрямо цепляются клочки серых облаков. Напоминает странное, гигантское кладбище неведомой расы, предпочитающей вместо крестов скелеты деревьев. Или мир, переживший ядерную катастрофу: тихий, пустой. Чуждый. Вот только американцам увидеть эту пронзительную картину удастся только по пропускам. Никаким другим способом попасть в святая святых компании «Газпром» им не удастся.

Пока я сосредоточенно радуюсь отсутствию американцев в этой части света, пейзаж за окном опять меняется. Теперь он напоминает картины Васнецова — трогательные пожелтевшие березки, укутанные покрасневшим плющом, склонились над излучиной реки. В невысокой траве буйно цветут ромашки, мягко колышется пушица. Это местное растение, эдакий одуванчик-переросток: мягкий белый пух на тонкой ножке. Они растут здесь целыми полянками, придавая бордовой равнине сюрреалистический облик.

Когда понимаю, что ботаник из меня никакой, и мои скудные познания в местной флоре заканчиваются способностью опознать карликовую березу, выясняю, как называются бордовые кусты. Мое и без того невысокое мнение о собственных знаниях терпит сокрушительное фиаско: оказывается, это и есть карликовая береза. А дерево, которому я легкомысленно присвоила чужое имя — обычная береза. Просто вырасти до привычных размеров дерево не может — корни не могут прорасти вглубь, где вечная мерзлота.

Кроме зарослей карликовой березы, равнину расцвечивают пока зеленые листики кустов голубики и багульника. А я под ними укрыта ягелем, который очень любят олени. Обещаю себе по возвращении ознакомиться с особенностями флоры тундры. И выгружаюсь из автобуса — мы прибыли в Новозаполярный, поселок газовиков.

Здесь путешествие не заканчивается, а лишь прерывается: для дальнейшего продвижения, непосредственно на газовое месторождение, нужно пересесть в другой транспорт. Он менее комфортабельный. И откровенно угрожающий. Некоторое время просто рассматриваю желтую «морду» огромного автобуса. Потом понимаю суть несоответствия: привычная автобусная кабина расположена на огромных колесах, характерных для БелАЗов. Это местная гордость, вездеход специально для вахтовиков выпускает компания «Урал». Такой автобус легко преодолевает любые снежные заносы и может двигаться по пересеченной местности, в которую зимой превращается вполне цивилизованная асфальтированная дорога. Кресла в автобусе оборудованы ремнями безопасности, совсем как в самолете. Это не метод устрашения журналистов с Большой земли, а суровая необходимость: может сильно трясти на заснеженной дороге — недолго головой крышу автобуса снести.

Едем на этом гибриде российского автопрома недолго. Уже минут через пятнадцать выгружаемся у «куста» газовых скважин № 305. Мгновенно напяливаю капюшон и перчатки и очень жалею, что с собой нет уютной шубки из голодного песца: предупреждения о «холоде тундры» уже не кажутся преувеличением. Хотя температура все еще плюсовая, резкий ледяной ветер сбивает с ног. Только сейчас понимаю, почему работать в таких условиях можно только вахтовым методом. Немного согревает обычная строительная каска на голове, которую нужно обязательно носить даже на открытом пространстве.

Пытаюсь отвлечься, чтобы не обращать внимания на громкий стук собственных зубов. Итак, мы прибыли к кусту газовых скважин на Новозаполярном месторождении. Разрабатывать его начали сравнительно недавно, в 90-х годах прошлого века, хотя открыто оно было еще в 1965 году. Запасы месторождения оцениваются в 3,6 трлн кубометров газа, еще 89 млн тонн — газовый конденсат. Работы на одном только этом месторождении хватит лет на 40, говорят в компании «Газпром добыча Ямбург». И смеются, услышав о сокращающихся запасах газа и грядущем дефиците топлива.

«Куст» — название весьма условное. На практике — это выстроенные в идеальную прямую линию шесть газовых скважин. Они расположены на такой же идеально ровной, зацементированной и засыпанной песком площадке, окруженной цветущей пушицей. «Кустом» это сооружение называют за сходство не с «вершками», а с «корешками»: трубы из каждой скважины уходят не перпендикулярно вниз, в газовый карман, а под определенным углом. И эта разветвленная «корневая система» охватывает площадь гораздо большую, чем кажется сразу.

Венчает скважину «елка» — еще одно условное название для сложной системы газопроводов и всевозможных датчиков, отслеживающих давление, объем и многие другие параметры добываемого газа. Эти данные передаются на пульт диспетчерского управления, благодаря чему на станции подготовки газа всегда в курсе, что происходит на скважине.

Здесь, на «кусте», газ только добывают. Очистка, абсорбирование и приведение топлива в соответствие с государственными стандартами происходит позже, на станциях подготовки газа. Единственное, что делают непосредственно на «кусте» — добавляют в добытое топливо метан. Это необходимо, если в газе есть молекулы воды — трубы, транспортирующие его на станции подготовки, проложены глубоко под землей. И в условиях вечной мерзлоты неизбежны гидратообразования — замерзание воды и последующая закупорка труб. Метан позволяет избежать пробок и доставить добытый газ на станцию в целости и сохранности.

Стоимость такой скважины, по словам главного геолога «Газпром добыча Ямбург» Сергея Ахмедсафина, около $2 млн. Зависит цифра и от глубины, и от условий эксплуатации. Остается только гадать, откуда наш вечно страдающий из-за отсутствия денег «Нафтогаз» возьмет $2—4 млн на бурение одной эксплуатационной скважины на Ямале. Не говоря уже о целом «кусте».

После добавления метана газ по шлейфу труб направляется на станцию комплексной подготовки газа. Туда же отправляемся и мы. На станции тепло, сухо и повсюду цветут ромашки, забавно огибая металлические трубы различного диаметра. Ходить снаружи на станции работникам практически не приходится: она снабжена крытыми теплыми переходами. Да и вообще ходить приходится не особо — все цеха автоматизированы, и человек в этом хитросплетении труб и датчиков кажется архитектурным излишеством.

На станции первым делом нормализуют давление полученного из «шлейфа» топлива (в разных скважинах оно разное), а уже унифицированный газ идет в «отстойник» — коллектор сырого топлива. Отсюда его отправляют на фильтрацию: в специальном помещении его пропускают через очень мелкие «сита», которые позволяют отделить посторонние примеси и убрать из состава добавленный на «кусте» метан. Метан впоследствии очищают, регенерируют и снова отправляют на скважины.

Следует отметить, что в фильтрации нуждается, как правило, газ, добытый из скважин, только недавно введенных в эксплуатацию. Тогда в топливе могут содержаться незначительные частички пыли и металла, осевшие в трубах. А газ из скважин, работающих лет 20, фильтрации особо и не требует. Но все равно подвергается тщательной очистке, на всякий случай.

Следующий шаг — ликвидация содержащейся в топливе влаги. Здесь, на установке комплексной подготовки газа № 3, голубое топливо готовят до «точки росы» –20°С. Это значит, что до этой температуры он находится в идеальном состоянии. А если температура ниже, начинается конденсация углеводородов. Для того чтобы убрать из газа влагу, здесь используют диэтиленгликоль, или ДЭГ, как его называют работники. Он действует по принципу губки: при соприкосновении с газом абсорбирует все молекулы воды — газ остается уже в идеальном виде. А вот ДЭГ отправляется в цех регенерации. Там его «прополаскивают» — удаляют собранную влагу и молекулы газа. Очищенная вода отправляется обратно в природу, газ — на бытовые нужны станции, а ДЭГ снова готов к использованию.

После этого чистый и сухой газ, уже соответствующий всем стандартам, снова подается в коллектор — на этот раз сухого топлива. И по магистральным газопроводам начинает свой путь к нашим плитам и котлам. Через каждые 220 км путешествия у топлива остановка: компрессорная станция. Там в случае необходимости повышают давление, потерянное в пути.

Ознакомившись с процессом подготовки газа, отправляемся обратно, в поселок Новозаполярный. Здесь, в офисе компании «Газпром добыча Ямбург», нас подвергают, как в шутку сказал один из наших коллег-телевизионщиков, полуторачасовой пытке мясом и рыбой. После этого отправляемся осматривать жилые модули вахтовиков.

Разноцветные трехэтажные домики, в которых проживает персонал, обслуживающий скважины, радуют глаз и придают всему поселку вид туристического комплекса. Войдя в здание, попадаешь в роскошный зимний сад — сразу в холле. Здесь нашлось место для растений, которые произрастают на малых родинах работников, но не способных выжить в суровых условиях. Здесь пальмы, папоротники, всякие мелкие комнатные растения, вымахавшие до совершенно некомнатных размеров. Нашлось место и для небольшого фонтанчика, спрятанного в зарослях, и для указателя, гласящего, сколько километров до родных городов вахтовиков. В честь нашего приезда повесили табличку «Київ — 3254 км». Для сравнения: до Тюмени, официальным центром области, в которой мы находимся, 1300 км. На скважинах работают и украинцы. В одном из помещений висят часы, под каждым циферблатом названия городов. Так вот, есть здесь и Харьков. Много специалистов в период разработки месторождений приехали именно из этого украинского города. Ведь первое газовое месторождение было открыто именно в Харьковской области в 1950 году, в селе Шебелинка.

Модуль вахтовиков состоит из жилых блоков и одного административного. Жилые блоки — что-то вроде семейного общежития, состоящего из отдельных двух-трехкомнатных квартир с небольшой кухней и раздельным санузлом. В каждой комнате такой квартиры проживает два-три человека. Планировка оригинальная: комнаты раздельные, выходят не в привычный коридор, а сразу на кухню. Всем необходимым, включая мебель, технику и даже занавески, жильцов обеспечивает компанией «Газпром добыча Ямбург».

— Каждый житель может, скажем, попросить установить в квартире стиральную машину, — рассказывает начальник службы по эксплуатации вахтового поселка Анатолий Есипов. — Но людей обращается немного: места в ванных маловато, а в поселке есть специально оборудованная прачечная.

Квартиры закреплены за постоянными жильцами, работающими по вахтовому методу. И когда после вахты работник уезжает из поселка, комната пустует, терпеливо дожидаясь возвращения хозяина. Идут навстречу в компании и людям, решившим создать семью: их селят в одной комнате, даже если кто-то из супругов и не является работником «Газпрома». Правда, обзавестись второй половинкой здесь не так легко: женщин работает всего 20%. Большинство из них персонал, обслуживающий поселок: парикмахеры, продавцы, уборщицы.

В административной части модуля — современный тренажерный зал, спортзал, в котором можно играть в баскетбол и волейбол, бильярдный зал. Все развлечения — и тренажеры, и спортзал — для жителей модуля предоставляются бесплатно. Есть здесь столовая, где кормят почти задаром. Например, пирожок с картошкой и грибами стоит 3,7 рублей (около 0,8 грн). Таких цен в Москве давным-давно нет. Да и в Киеве тоже. Если учесть, что в здешних магазинах цены на продукты заоблачные (ведь практически ничего не выращивают, все доставляют, причем самолетами), цены в меню искренне удивляют. Секрет прост: стоимость продуктов столовой дотирует «Газпром», то есть платит за вахтовиков большую часть реальной стоимости продуктов.

Изучив меню и попрощавшись с приветливыми администраторами жилого модуля, снова грузимся в автобус. Теперь нам предстоит четыре часа путешествия по тундре, обратно в Новый Уренгой. Пейзаж уже не кажется тоскливым, скорее, привычным. Завтра утром у нас перелет в Москву, к гигантским акациям и липам, приветливому солнцу и голубому небу. А в день нашего отлета в Новом Уренгое выпал снег — началась зима.