Семен Глузман: Временный книгопад
В юные свои годы я был уверен, что политикой должны заниматься умные и совестливые. Поскольку руководители той страны, СССР к категории таких людей явно не относились, однажды я осознал: у моих ожиданий нет будущего. Я очень много читал тогда. В книгах, в основном в русской классике, я искал ответ. Русская литературная традиция, начиная с Гоголя, верила в возможность исправления мира, и поэтому учительствовала, проповедовала, боролась. Моральная проповедь стала одной из наиболее характерных черт русской литературы.
Французский реализм предпочел идти другим путем. Сегодня я понимаю: литература способна породить оптический обман. Как справедливо заметил недавно Виктор Ерофеев, она повышает требовательность человека к жизни, но эти возросшие требования жизнь зачастую не в состоянии удовлетворить. В этом смысле хорошая, добротная литература — опасна. Это всегда понимали тираны, монополизировавшие власть, именно отсюда идут всевозможные публичные акции «казни книг». Кстати, и вполне современные акции. Совсем недавно подобную акцию по отношению к себе наблюдал из окна автомобиля российский писатель Владимир Сорокин.
Современные украинские политики добротную литературу не читают. Предпочитают активный отдых. Очень активный. У них нет ни времени, ни желания наслаждаться филигранным трагизмом поэзии Василя Стуса или неожиданной вязью чувств «Солодкої Дарусі» Марии Матиос. Даже наши парламентские демонстративные патриоты (они же — профессиональные украинцы) предпочитают иные способы психологической реабилитации. Как правило, очень дорогие. Известный дирижер-любитель, управляющий хором одной депутатской фракции, ни разу не был замечен в кресле киевской филармонии. Он совершенствует свое мастерство в других местах.
Понимаю, Стус как и Гайдн — удел отмеченных Богом и Гармонией. Таких — немного, до одного процента взрослого населения, как утверждают эксперты. Сто лет тому назад Василий Розанов заметил: Россия никогда не будет жить Пушкиным, как и греки Гомером, тут причина не в какой-то недостаточности поэта, а в потребности движения. То же относится и к нам: Украина не будет и не может жить одним Шевченко. Искусственный, неискренний культ поэта Шевченко разрушителен, и для памяти о поэте, и для чувства поэзии, не терпящей фальши и насилия. Люди моего поколения знают, какое множество ничтожеств и графоманов, обладавших «классовым сознанием», уничтожало память о великом поэте и его драматической судьбе. Иные из них, серые службисты партии, стали (и остаются поныне) лауреатами Шевченковской премии.
Сегодня я не столь наивен, чтобы ратовать за «чистое искусство», за отъединение литературы от дел государственных. До тех пор, пока государство позволяет себе вмешиваться в дела литературы, литература имеет право вмешиваться в дела государства. Это слова Иосифа Бродского из его нобелевской речи. В свое время на вопрос судьи Савельевой о том, кто зачислил его в ряды поэтов, подсудимый Бродский ответил так: «Я думаю, что это — от Бога».
Уходят в мир иной носители культуры. Появляются следующие за ними. Так было, и так будет. Всегда. И Стус, и Бродский — поэты Божией милостью, а не антисоветским сопротивлением. Им обоим очень не повезло с местом рождения. Как и всем нам, впрочем. И не следует бояться оптического обмана, порождаемого настоящей, серьезной литературой. Этот дискомфорт — наш шанс на движение.
...И все-таки. Так хочется хоть один раз в зале филармонии увидеть народного депутата-дирижера-любителя. Разумеется, спокойно сидящим в кресле, а не ассистирующим дирижеру Дядюре.