Как решалась судьба театра

Накануне Международного дня театра в Киеве собрались главные режиссеры и руководители Союзов театральных деятелей Азербайджана, Армении, Белоруссии, Таджикистана, России и Украины. Тему «круглого стола», инициированного Межгосударственным фондом гуманитарного сотрудничества государств-участников СНГ, проведенного в стенах Театра русской драмы им. Леси Украинки, обозначили как «Роль театра в развитии и укреплении сотрудничества стран СНГ и Балтии».

Извечный денежный вопрос, ставший традиционным лейтмотивом всех посиделок творческой интеллигенции, на повестку дня делегаты «круглого стола» так и не вынесли. Может, времени не хватило (за полтора часа успели выступить далеко не все из трех десятков желающих), то ли осознали, что финансы — не единственный камень преткновения. Досталось и хронически равнодушным к культуре властям. Литовско-русский режиссер Римас Туминас дал понять, что считает чиновников потерянными для общества людьми: «Грешно, наверное, так думать, но пока в мире происходят катастрофы и войны, правительства заняты ими, и на нас у них просто не остается времени. Не дай Бог, они бы начали заниматься культурой — нас бы вообще не было», — пошутил он.

К сожалению, тема «круглого стола» оказалась чересчур многоплановой, участников набралось немало, да и сама беседа пошла как-то самотеком (модератор — специальный представитель президента Российской Федерации по международному культурному сотрудничеству Михаил Швыдкой). А потому деятели культуры выступали по принципу кто в лес, кто по дрова, едва успевая обозначить волнующие их вопросы. Из сумбурной беседы можно было разве что выяснить неоспоримую истину, сказанную в начале встречи Швыдким: «Если посмотреть на мировое пространство, становится понятно, как узок круг этих интеллигентов, все имена их более-менее известны, как известно и то, что проблемы у всех людей театра общие».

Главной общей проблемой стран-соседей художественный руководитель Московского драматического театра им. Станиславского Александр Галибин посчитал их разобщенность: «Когда существовал Союз, мы общались, ездили друг к другу в гости и знали друг о друге все: кто чем живет на Украине, в Белоруссии, на Камчатке, на Сахалине, в Сибири, на Дальнем Востоке. Мы были объединены единым культурным пространством. И вдруг, в одночасье стали каждый сам по себе. Поэтому очень важно собираться и говорить, а еще лучше было бы общаться театрами. Это то, что мы потеряли. Невозможно существовать поодиночке. Мы должны видеть друг друга, знать друг о друге больше».

А вот художественный руководитель Театра русской драмы им. Леси Украинки Михаил Резникович главной посчитал проблему режиссуры: «Имидж профессии очень упал. В 1958 году, когда я поступал на режиссерский курс Товстоногова, на одно место был конкурс сто человек. Сегодня у нас всего два-три человека на место, выбрать сложно. Тем более дорога любая возможность для молодых режиссеров ездить на стажировку в разные театры Москвы, Санкт-Петербурга, Киева, Тбилиси. Это очень важно, ведь одно дело, когда человек приезжает только лишь посмотреть спектакль, и совсем другое, когда ему предоставляется возможность участвовать в процессе, когда все это каким-то образом откладывается».

Многие выступающие сошлись на том, что корень зла, все-таки, таится в несовершенной системе образования, в данном случае, театрального. «Главное, что нас в последнее время волнует — Болонская система, в которую нас искусственно втягивают, не обеспечив при этом ни соответствующей материально-технической базой, ни необходимыми помещениями, общежитиями, библиотечными коллекторами, которые во всей Европе составляют замкнутую цепь... Мало того, думаю, что в России с этим намного проще, но у нас до сих пор нету законодательной базы. За этот месяц я видел три редакции закона «О высшем образовании», но он так и не был принят. А в законе «О культуре», вышедшем в январе, о высших учебных заведениях вообще не упоминается», — сетовал ректор Киевского национального университета театра, кино и телевидения имени Карпенко-Карого Алексей Безгин.

Лишь вскользь выступающие успели затронуть не менее наболевшие вопросы, касающиеся культурного уровня публики, вынужденной конкуренции с кино, телевидением, интернетом и отсутствия добротной театральной критики. Однако, вопрос о том, кому, когда и как эти вопросы предстоит решать — так и остался открытым.

 

Алексей Дударев, председатель Союза театральных деятелей Белоруссии, драматург — «Известиям в Украине»

 

Драматурги стали драмаделами

Известия: Почему-то сегодня, перечисляя проблемы театра, не вспомнили о кризисе современной драматургии. Неужели эта проблема отпала сама собой?

Алексей Дударев: Эта проблема всегда была, есть и будет. Драматургия во все времена была самым дефицитным литературным товаром. В начале 80-х годов, так называемая «новая волна» драматургов, в которую я входил вместе с Галиным, Петрушевской, Аро вошла целым косяком, но почему-то потом каждый из нас пошел по своему пути. Что касается современной драматургии, может, я ошибаюсь, но мне кажется, что у творцов просто нет серьезного подхода к этому жанру. Драматурги стали драмаделами. Они работают по принципу: скажи, что тебе надо, что тебе болит (режиссеру), и я тебе это напишу. Ничего подобного! Драматургия всегда была основой спектакля. Это как в архитектуре: если она крепка, даже картонное здание выстоит. Но без фундамента рассыплется и бетонная конструкция. Так и здесь. Я молодых читаю, и становится скучно.

И: Молодежь считает подобные отклики «завистью стариков»…

Дударев: Если бы я почувствовал настоящее, я бы, может быть, и позавидовал. Несколько раз в жизни у меня такое было (хотя, казалось бы, чему уж мне завидовать?). Бывало такое, что я читал и думал: «Эх, почему я такое не написал? Почему до этого не додумался?», и от этого становилось радостно. А сейчас они сами себе придумывают какие-то «потоки сознания», «связь с космосом»... Все это чушь собачья и оправдание своей беспомощности. Поэтому у театра нет настоящего материала. Хотя, в принципе, современный театр не очень этот материал и востребует. Он ему и не нужен.

И: Как не нужен? Нельзя же все время выезжать на классике!

Дударев: Классика потому так и востребована, что там всегда есть на чем ломать копья, над чем подумать. Экспериментаторство, поиски какие-то могут быть и это нужно в обязательном порядке, но это временно. Все-таки, сколько бы человек не искал себя, он должен, в конце концов, определиться и идти в заданном направлении, туда, где маячит свет, а не где кромешная мгла, мерзость и все остальное, что мы видим на экранах телевизоров и, к сожалению, на подмостках.

И: Говорят, в кризисные времена искусство расцветает. Дождемся ли мы его «расцвета»?

Дударев: Когда ветер перемен врывается на площадь, первым делом он поднимает всю пыль и мусор. Потому во времена всех революций, первым делом, появлялись декаденты, футуристы и прочие, кто заявлял, что Рафаэля нужно отправить на свалку, что Пушкин — не поэт, а вот лабуда какая-нибудь, совершенно алогичная и аморальная объявлялась истинным и глубоким искусством.

И: А вы-то сами сейчас пишите?

Дударев: Да, конечно. Как-то подруга моей дочки сказала: «Твой папа, конечно, человек талантливый и заслуженный, но он традиционен». Я ей ответил: «Передай своей подруге: если она со своим будущим мужем будет жить нетрадиционно, детей у нее никогда не будет».

 

Римас Туминас, художественный руководитель Театра им. Евгения Вахтангова, режиссер — «Известиям в Украине»

 

Театр — не книга жалоб

Известия: Сегодня не раз подчеркивалось, что с развалом СССР театры, некогда бывшие одним целым, стали самостоятельными. Как считаете, сформировалось ли у каждого из них собственное лицо, или раздел по национальной принадлежности формален?

Римас Туминас: Нет, скорее, в каждой стране все по-другому — другое мышление. Например, литовский актер способен абстрактно мыслить. Он не привязан к пониманию психологического, бытового театра, ему легче абстрагироваться, он ощущает пространство и ощущает постоянную угрозу. Может быть, оттого, что у нас маленькая страна, которая веками жила под угрозой. И мы живем под угрозой какой-то катастрофы, которую предчувствуем. Это совершенно другой менталитет, но, к сожалению, сейчас мы начали играть одинаково. Потому что перестали открывать новые миры, перестали открывать авторов, отошли от познания человека, от «вскрытия» его, а значит и мира. Мы очень стали поверхностными, невежественными, приблизительными — это стыд и беда всех театров — вот это то, что нас объединяет.

И: Те проблемы, которые, как сегодня выяснилось, общие для всех театров СНГ и Балтии, вне СНГ — на Западе или в США — также существуют?

Туминас: Это большая наша беда. Там среди представителей театральных профессий не встретишь человека циничного или злого. А у нас обида какая-то человеческая затаенная, только о ней художник хочет говорить, жаждет ее выразить. А человек, за которого режиссер ответственен, отходит при этом на второй план. Это опять же, невежественно: никто не хочет, чтобы на него изливали свои беды и переживания. Для этого есть газеты, телевидение, книга жалоб, в конце концов. На Западе этого нет. Там от работы получают радость, а тем более, от работы актера, или режиссера. Они более благодарны судьбе за возможность иметь такую работу, рады моменту — этим двум месяцам репетиционного процесса. Это отличает их от нас.

И: Вы давно работаете в Москве. Чем отличен от литовского актера русский?

Туминас: Литовский актер меньше всего думает о характере. Мы выгнали его со сцены и пытаемся играть человека, а не характер, как нечто обобщенное. Ведь прикрыться характером легко, а найти человека — очень сложно. В русском театре — наоборот: там показать характер и конфликт считается высшим пилотажем. Воспитанный русской театральной школой актер постоянно твердит о двух этих понятиях, как будто это основа всей драматургии и театра вообще. Это их хлеб и соль. Литовские же актеры могут существовать и без этого. Они знают, что играя характер, высоко не взлетишь. В этом, я думаю, основное отличие.

И: Об украинском театре что-нибудь слышно в мире? Чьи имена за границей на слуху?

Туминас: Мало. Очень мало. Мне знакомо разве что имя Богдана Ступки, потому что мы с ним дружим. Поэтому и нужны связи такого рода, как сегодня. Чтобы знали, чтобы открывали друг друга. Я верю, что это еще предстоит нам сделать.