Эдуард Митницкий получил пектораль за троих

Художественный руководитель Театра драмы и комедии на Левом берегу Днепра Эдуард Митницкий признан лучшим режиссером года и награжден премией «Киевская Пектораль» за спектакль «Три сестры». В эксклюзивном интервью «Известиям в Украине» режиссер рассказал, почему к награде отнесся спокойно, как заманил в свой театр Аду Роговцеву и чем рассмешил Фаину Раневскую.

Театральные мафиози

Известия: Гордитесь званием лучшего режиссера года?

Эдуард Митницкий: Я благодарен за премию «Киевская пектораль». Состав экспертов мне неизвестен. Прежде, помню, в экспертную группу «Пекторали» входили Ермакова, Заболотная, Липковская, Жежера, Гайдебура, Веселовская... Все они мастера, талантливые люди. Вообще, поощрение «Пекторалью» способно спровоцировать новый толчок в жизни творческого человека. Но не единожды бывало — накануне вручения «Пекторали» звонили мне и поздравляли, а утром из газет я узнавал, что премию присудили другому — игры прежних «кураторов»... В связи с «Пекторалью» пытаюсь разгадать загадку: может ли быть «лучшая режиссура» при не «лучшем спектакле»?

И: Может быть, режиссерская концепция гениальна, а актеры подкачали?

Митницкий: Тогда это уже не лучшая режиссура. Квинтэссенция режиссуры — в качестве работы артиста. Это главное. Можно обойтись без света, музыки, декораций, только без актера нельзя, а его «делает» режиссер. Он создает партитуру, формирует мышление... Словом, управляет всеми процессами. Потому эти номинации не могут существовать порознь. Мы живем в жуткое время и в жутком мире, потому и «Пектораль», возможно, имеет такой же несовершенный вид. Все, что делается вокруг — это уже не о Пекторали, — настраивает людей против власти. Я часто думаю: не дай Бог, начнется какая-нибудь заворуха, молодежь и среднее поколение позовут под ружье. Будет то, что случилось в 41-м году, когда люди тысячами сдавались в плен, потому что сталинское время породило миллионы обиженных и оскорбленных. Но это к слову.

 

Чуть-чуть интеллигентом быть нельзя

И: Насколько актуальна чеховская пьеса о проблемах интеллигенции в обществе, где интеллигенция вымирает как класс?

Митницкий: Когда-то во МХАТе шел спектакль «Сталевары». В нем за патетикой скрывался конфликт между человеком и партийной номенклатурой. Этим-то он и был интересен зрителю, а не процессом сталеварения, как вы понимаете. Так и здесь. Интеллигенции в зрительном зале нам хватит спектакля на два-три. А дальше мы можем полагаться только на чувственный мир человека, который есть и у всех. Даже у хама он есть, просто пробиться к нему сложнее. В советское время была такая странная формулировка: народная интеллигенция. Что это такое, никто не знал. Это все равно, что быть чуть-чуть беременной. Что-то ущербное есть в этом термине, придуманном такими же народными интеллигентами.

Так что мы воспользовались чеховским сюжетом для раскрытия общечеловеческих проблем. В «Трех сестрах» нет ничего сверхъестественного. Никто не полз на Гималаи, и никто не сигал оттуда в океан, все буднично и просто. Надо только пробраться в общечеловеческие мотивы. Их не так много, возможные комбинации человеческих отношений очень ограничены. И всегда в них можно найти смысл, волнение и самые высокие взлеты чувств. Чувств не только положительных, но и чувства боли, например. Человек ведь умирает не только от боли физической, от ножа и топора, но и от горя, обиды...

И: Изначально вы планировали назвать спектакль «Кто убил Тузенбаха». Почему изменили концепцию?

Митницкий: Я действительно претерпел метаморфозу в работе. На очередной репетиции, когда только появились первые «всходы», смотрел на сцену и думал: а ведь все это уже было... Я «Сестер» видел у всех великих: Товстоногова, Някрошюса, Ефремова, Эфроса, Туминаса. В репетициях я не то чтобы увидел копии чужих ходов — я никогда бы себе такого не позволил — просто не покидало ощущение, что все это уже неново. Из-за чувства неудовлетворенности на какое-то время прекратил репетиции. Наступило лето, театр ушел в отпуск, а я все думал... И вдруг до меня дошло, что мы должны максимально актуализировать классику.

И: Какие удалось найти точки соприкосновения Чехова с XXI веком?

Митницкий: Традиции! Проблемы отдельно взятого человека и тогда и сейчас тесно связаны с окружающей действительностью во всех ее проявлениях, даже с экологией. Думаете, не сидит сейчас у всех в голове вопрос: придет ли радиационное облако из Японии? Наш мозг собирает доступную информацию со всего мира, она отражается на нашем мироощущении. Поэтому под каждой чеховской репликой должна быть очень актуальная сегодняшняя жизнь, личная, частная. Скажем, на репетиции актриса буркнула свою реплику очень раздраженно — и мы стали разбираться, в чем дело. Оказалось, у нее утром очень болело горло, поэтому испортилось настроение, и она грубо говорила с мужем. Муж расстроился и опоздал на репетицию. Понимаете, это очень живые, сиюминутные реакции. Как о них можно говорить с пафосом? И когда артисты превращаются в живых людей, они перестают думать о заработке, об озвучках, съемках в сериалах, о том, как они выглядят, как звучат...

Наконец, стали задавать вопросы! Что само по себе уже большая победа, потому что до этого они ни о чем меня не спрашивали, и это настораживало. Актерам стало интересно играть классику, как живой сиюминутный репортаж с места событий. Они услышали свои заботы, свои проблемы — личные, домашние, будничные, словом, живые голоса друг друга о знакомых, всегдашних своих непростых делах. Так и мы нашли свой путь, стали соединять чеховскую партитуру с сегодняшними человеческими проблемами и их, актеров — личными и личностными.

 

Купил бы свой театр

И: Ставить классику с ног на голову никогда не пробовали, стремясь к оригинальности?

Митницкий: Все это было, когда я был помоложе. Потом произошла трансформация, что абсолютно нормально. Если человек не меняется с годами, это диагноз. Сегодня самое главное для меня — смысл и мотив. А станет артист вниз головой, или вверх — не так уж важно. В одном спектакле актер в прямом смысле слова вниз головой висел неподвижно минут 15. Я стал думать, что это муляж, пока он не открыл рот — и все поняли, что артист! Какое это произвело впечатление? Да, штука любопытная, я даже смеялся. Но чувства были отдельно, а висящий вниз головой артист — отдельно. Они не пересеклись. А если при соприкосновении с произведением искусства стыковки не происходит, значит, либо ты мертвый, либо это еще не произведение искусства.

И: Но как руководитель театра вы же понимаете, что в репертуаре должны быть и такие спектакли, заигрывающие, эпатирующие?

Митницкий: Понимаю, поэтому двери нашего театра открыты для всех талантливых людей. За 33 года на нашей сцене дебютировали около 40 режиссеров, в том числе и молодых. Такой свободы творчества нет ни в одном театре. И подобный трюковый спектакль мог быть и в нашем театре, я бы не возражал. Просто лично мне все эти фокусы кажутся скучными.

И: Чем ваш театр живет сейчас?

Митницкий: На повестке дня — пятая премьера, и это при практически голодном недофинансировании. Нам урезали бюджет на 700 тысяч гривен, а это значит, что теперь не хватит денег на заработную плату. Плюс — мы должны из собственных заработков оплатить коммуналку, аренду земли Театр государственный, но за землю мы платим как частники. Бред... И декорации, и костюмы — все, что нужно для спектакля мы финансируем самостоятельно, плюс налоги, доплаты и надбавки. Эх, были бы деньги, я купил бы этот театр... Черновецкому они все равно не нужны — он же сам об этом заявил на сессии.

И: Вы сейчас делаете ставку на признанных мастеров или на молодежь?

Митницкий: Я как-то не дифференцирую. Полагаюсь только на их внутренние ресурсы, а возраст и опыт для меня не важен. У нас есть очень популярные актеры, они теряют форму, распыляясь на бесконечные сериалы и тусовки.

И: Но зритель идет в театр на медийные лица. Это же выгодно — когда в труппе, например, Линецкий или Горянский, которые обеспечат аншлаги?

Митницкий: Театр не может держаться на звездах, потому что звезды время от времени гаснут. Наступит момент — публика проснется: небо чистое, звезд нет... Бесконечные тусовки могут сделать посмешищем даже очень способных людей. Мне за таких ребят обидно, их талант девальвируется. В большинстве своем актеры — оркестранты. А выбиться из общей массы, дорасти до солирующего оркестранта-артиста дано немногим. Ум артиста в том, чтобы сберечь популярность художника, а не себя, «приятного во всех отношениях».

 

Я вообще человек невеселый

И: Кстати, как вам удалось заманить в свой «оркестр» Аду Роговцеву — маэстро, которую, наверняка, спят и видят в своих труппах многие руководители театров?

Митницкий: В свое время я активно работал с Адой Николаевной, поэтому мое приглашение было закономерным и естественным. Когда она оказалась вне театра, Дмитрий Богомазов выпускал у нас «Обманутую» по Томасу Манну. Я пришел на репетицию, увидел актрису в главной роли и понял, что с ней спектакль не состоится. Тогда мы вместе с Богомазовым поехали к Аде. Еще жив был Степанков. Он благословил — и на следующий день Ада была на репетиции. Театр выпустил очень сильный спектакль. Потом был период, когда Роговцева уезжала в Москву, там были съемки, но когда вернулась, мы, конечно, с радостью ее встретили. С тех пор она здесь. И никаких проблем, связанных с общепризнанным статусом примы нет.

И: Вы, судя по вашим постановкам, человек очень пессимистично настроенный. А вне театра умеете находить радость?

Митницкий: Я вообще человек невеселый. Избегаю компаний, а если и попадаю в них, то по большей части молчу, мне неинтересно. Дело в том, что моим главным стержнем и смыслом жизни была жена. Через нее я воспринимал мир, и этого мне было вполне достаточно. Я много ездил по Украине, России, по зарубежью, много ставил, у меня более полутора сотен спектаклей. Мне всегда было интересно работать и узнавать что-то новое, знакомиться с новыми людьми. А когда Леля ушла из жизни, радости обнаруживать стало все труднее... Но оптимистом я не был и до этого. Может быть, и потому, что в юности мне предвещали успешную карьеру футболиста — играл как-то отчаянно, за что пришлось поплатиться. Любимое занятие пришлось бросить. Это был тяжелый удар. Разочарование, растерянность, я не знал, чем буду заниматься в жизни, кем стану. Наверное, еще тогда стал не то что пессимистом, скорее, реалистом.

И: Раневская утверждала, что режиссера «должна воспитать библиотека, музей, музыка, среда...» Откуда, вы черпаете необходимые для профессии впечатления и эмоции?

Митницкий: Кстати, Фаину Раневскую я знал лично. Меня познакомил с ней Леонид Варпаховский. Я смотрел «Странную миссис Сэвидж» с ее участием. В Киеве, в Театре имени Леси Украинки я ставил «Сэвидж» с Евгенией Опаловой. Леонид Викторович завел меня в ее гримерку. Фаина Георгиевна сидела за столиком, повернулась и спросила: «Вы Лёнин друг?». Я говорю: «Если Леонид Викторович так считает, то конечно». «Ну, тогда я себе представляю, кто вы», — сказала со смехом Раневская. Она любила Варпаховского. А что касается сфер жизни, из которых я что-то черпаю... Знаете, эмоции и впечатления я, скорее, не черпаю, а генерирую на антагонизме к существующему витку истории.

 

Беседовала Елена Францева