2 апреля писатель Михаил Мишин отметит день рождения, который у него практически совпадает с днем юмора, что весьма символично. В последние годы сатирик много занимается переводами драматургии, которую непременно наделяет своим особым юмором. О том, как он стал автором миниатюр Аркадия Райкина, как воспитывает свою дочь и чем отличается характер сатириков, Михаил Мишин рассказал корреспонденту «Известий в Украине».
Бетховен пишет, а Рихтер играет
известия: Михаил Анатольевич, вы в последнее время ушли в кабинетное подполье, сосредоточились на переводах комедий. В данный момент вам это ближе всего?
михаил мишин: Да, долгое время это занятие мне было ближе всего. Я этим очень увлекся, много переводил для театра, просто ушел в это с головой. Многое из того, что я перевел, было поставлено и идет несколько лет с успехом. В МХТ — «№13» с аншлагом, в Театре сатиры — «Слишком женатый таксист», у Кости Райкина в «Сатириконе» идут «Смешные деньги», в Театре имени Ермоловой играется пьеса «Мы не одни, дорогая». Идут антрепризные спектакли. И по стране это распространяется каким-то образом.
и: А все потому, что драматургия, даже в жанре комедии, — очень серьезное занятие?
мишин: Мне всегда нравилось переводить. Специального языкового образования у меня нет, но я много этим занимался, и некоторые люди подтверждали, что склонность к такому делу у меня есть. Я переводил довольно известные рассказы и стихи, но никакого практического приложения это не имело, просто делал для себя. Как-то наш приятель привез мне несколько пьес американских авторов. Я взял одну из них, стал читать и подумал, что попробую перевести ее, если понравится. Но по мере работы над ней я понял, что это нужно сегодня нашей сцене — это была пьеса Леонардо Герши, которая в моем переводе называется «Такие свободные бабочки». Как осторожный человек, я показал ее своему другу, который перевел массу фильмов, литературы, Стейнбека и Джойса. Он внес какие-то правки и в общем оценил нормально. Когда я приехал в Ленинград, то дал посмотреть пьесу в Театр имени Комиссаржевской, где, к моему величайшему изумлению, ее тут же схватили.
и: Жаль, что вы раньше не освоили столь интересное и выгодное дело.
мишин: Если б это происходило в советские времена, я бы, наверное, уже был миллионером, мы бы сейчас сидели и разговаривали на моей яхте. Конечно, постановки приносили какой-то доход, хотя я сейчас не об этом говорю. Мне страшно понравился сам процесс, он очень специфический, и я его люблю — это высокое ремесло. Грубо говоря, Бетховен пишет, но Рихтер играет. И сделать это можно по-разному, тут есть некая аналогия, мне кажется. Я и раньше знал, а сейчас знаю уже точно, как много настоящих, хороших произведений гробится переводом. Вы даже не представляете, насколько и как! Многие вполне интересные тексты просто умирают от плохого звучания. Теряется смысл, юмор и так далее. Одним словом, я стал переводить дальше. Много переводил Кауарда, Куни.
и: У вас очень солидный стаж в жанре сатиры. Помните тот момент, когда отважились напечатать свой первый опус?
мишин: Сейчас к этим пробам пера нельзя относиться серьезно. Внутренняя тяга к юмору, конечно, имелась: я любил что-то придумывать, а поскольку папа был журналистом, то он мои склонности замечал и побуждал к сочинительству. И я потихонечку пописывал какие-то мелочи, ужасающего качества сатирические стишки, к которым теперь только с улыбкой можно относиться. Тем не менее их стали печатать в ленинградских газетах. В те времена просто не было издания, которое бы не держало уголка смеха или веселой колонки. Мой первый рассказик напечатала «Ленинградская правда», и потом неожиданно для меня его растиражировали другие издания.
и: Отец сыграл какую-то роль в вашем литературном самоопределении?
мишин: Думаю, он сыграл главную роль. Поддерживал меня, помогал, иногда пытался забежать вперед. Может, это не совсем правильно. Помню одну забавную историю в связи с этим. Когда у меня собралось какое-то количество публикаций, он заставил меня собрать пачечку листочков и дал почитать их редактору в «Лениздате», не сказав, чьи это рассказы. Тому страшно понравилось, но когда отец признался, кто автор, он с ним жутко рассорился, стал кричать про блат. Отец резонно возразил, что пока редактор не знал, кто написал тексты, то придерживался другого мнения. Тот подумал и согласился. Кстати, это был Друян, блестящий знаток своего дела, который редактировал первый после огромного перерыва двухтомник стихов Ахматовой. Он и мои две книги потом выпускал. Сейчас захотел издать книжку — пошел и выпустил за свои деньги. А тогда это была настоящая головная боль, и выход книги действительно становился праздником. Тиражи печатались огромные, но все они раскупалось мгновенно.
и: Если бы вы писали свою трилогию «Детство. Отрочество. Юность», там много было бы веселых страниц?
мишин: Знаете, у меня было счастливое детство. Кто-то сказал, что у человека удается либо первая половина жизни, либо вторая. Мне глупо грешить: жив, здоров, все нормально, и я не жалуюсь, просто говорю, что меня любили в семье как единственного ребенка. Несколько лет я рос у бабушки в силу разных обстоятельств. Но смешных страниц тоже хватало, просто я не люблю вспоминать истории.
и: А с кем вы общались из литературных классиков той поры?
мишин: Я видел очень многих. Рано был непосредственно вовлечен в писательскую среду Ленинграда, стал чуть ли не самым молодым членом Союза: меня в него приняли в 30 лет, что вообще считалось просто детским садом. Конечно, мне приходилось сталкиваться с Дудиным, Абрамовым, Граниным, я много общался с замечательным драматургом Володиным. Но сказать, что жил активной жизнью писательской среды, было бы натяжкой, я вообще не очень люблю общественную жизнь. Хотя болтать за столом в домах творчества приходилось со многими.
и: А как вы попали к Аркадию Райкину?
мишин: Прежде чем всерьез заняться литературой, я честно отработал четыре года инженером в «почтовом ящике», моя специальность — «электрооборудование и автоматизация кораблей и судов». И, надо сказать, я не без страха уходил на вольные хлеба. Хотя уже много писал для эстрадных артистов — сначала малоизвестных, потом для мэтров. Ну а Райкин был абсолютной вершиной. Вот как в спорте стремятся побить мировой рекорд, поучаствовать в Олимпийских играх — то же самое попасть к нему. Может, это и некорректное сравнение, но, тем не менее, очень близкое. Меня привели к нему друзья, которые работали у него в театре. Я помню эту картину: больше всего меня поразило то, что он действительно существует во плоти. Сейчас даже трудно объяснить, кем был Аркадий Исаакович. Теперь совсем другая жизнь, и звездой становится любая табуретка, которая несколько раз мелькнет на экране телевизора. А Райкин вознесся еще до эпохи телевидения, его знала вся страна, не потому что он где-то мелькал, а потому что он был великим артистом, и народ это чувствовал моментально. И вот когда желание показать ему что-то из своих рассказов превысило некоторую робость и смущение, нам устроили встречу. Помню, он сидел ослепительно красивый — в белой рубашке с бабочкой, жевал яблочко. Через день Аркадий Исаакович позвонил мне и наговорил слов, которые неудобно повторять.
и: Комплиментов, разумеется...
мишин: А он всегда влюблялся в своих авторов. Правда, потом это кончалось, как правило, не очень хорошо. Хотя в моем случае все было нормально. Мы несколько лет сотрудничали, я делал для него спектакль «Его величество театр». Естественно, у него, появились и другие авторы, что было обычной практикой: обязательно с кем-то еще велись переговоры. Но Райкин единственный человек, кому это можно было простить. Когда он переехал в Москву и получил здание стационарного театра, возникла необходимость постоянного репертуара. Пришла группа молодых артистов во главе с Костей Райкиным. Популярный ныне «Сатирикон», который он возглавляет, только переоборудовали из кинотеатра «Гавана». И мы втроем — Костя, режиссер Валерий Фокин и я — начали делать спектакль «Лица», первое представление, где Аркадий Исаакович сам уже не участвовал. Он, конечно, дико ревновал, поскольку вообще не понимал, как на сцене может что-то происходить без него. Он до последнего скрежетал, но потом смирился.
Мучения Райкина
и: Разумеется, опыт работы с таким человеком дает очень многое, но Райкин ведь и помучить умел, как мало кто...
мишин: Могу сказать, что у меня с ним действительно были хорошие отношения. Но и обиды случались. Помню, как мы готовили к выходу спектакль «Его величество театр» и перед премьерой сдавали его управлению культуры. О нервах говорить необязательно, понятно, что они были напряжены до предела. Кстати, это еще одно свидетельство того, что он был большим художником, который нервничал перед каждым выходом на сцену. Никогда я не видел, чтоб он выходил, открывая дверь левой ногой, в уверенности, что зрители все равно никуда не денутся и аплодисменты будут. Накануне премьеры он — зеленого цвета, про себя я уже молчу. И вот сижу у него в гримуборной за час до начала, он переодевается. Тут влетает артистка, одна из ветеранов, неслыханной красоты женщина, и устраивает ему истерику: мол, как же ее зеленое платье, пошитое специально для первой сцены? Я думал, он ее просто испепелит молнией. Молния летит — но в меня! Райкин вдруг начинает снимать концертный пиджак, говоря при этом, что он вообще сейчас едет домой, потому что мне не дорог его театр. После чего я ухожу и забиваюсь в угол балкона. Естественно, спектакль начинается с этой самой миниатюры с зеленым платьем. Про прием рассказывать не буду — рев, стон, овации. И уже по приказу его клевреты побежали меня искать. Он был сама нежность: «Мишенька, ты на меня не обиделся?» А когда он обращался на ты — это уже признак самого большого благорасположения, так как обычно обращался на вы. Но кардинальных размолвок у нас не случалось.
и: Жванецкий как-то сказал про себя, что человек с хорошим характером не напишет ничего. А как вы себя в этом смысле оцениваете?
мишин: Я думаю, характер у всех сатириков поганый. А про себя что ни скажи — будет звучать по-идиотски. Заявить, что ты хороший, глупо, сказать, что гадкий, — в этом тоже есть какое-то кокетство. Лучше спросить у других. Но, наверное, характер действительно тяжелый и неустойчивый, и большая доля справедливости в этом есть. А у кого он простой? У бухгалтера? Это неправда. Просто люди публичных профессий на виду. Вообще, человек такое сложное и одинокое существо. А тут дело может еще и в том, что у нас работа одинокая. У людей, которые трудятся в коллективе, есть другие сложности во взаимоотношениях, но они хотя бы публично не одни, здесь же ты зачастую остаешься именно один. К тому же я не люблю говорить о психологии творчества. Творчество у Бетховена, а у нас — работа.
и: Не скромничайте, талант у вас многогранный — вы писали для эстрады, кино, театра. Нравилось ли вам выступать на сцене?
мишин: Сначала маленькое замечание насчет многогранного таланта. Здесь невозможно ни опровергать, ни соглашаться. Не скажешь «нет-нет, что вы, что вы!» — прозвучит по-дурацки, хотя приятно слышать. Я просто, видимо, нецелеустремленный человек. Думаю, что если б я копал в одном месте, то накопал бы гораздо больше и глубже. Был период, когда я много выступал с эстрады, и, наверно, у меня получалось. Мне кажется, я находил контакт с аудиторией. Но поскольку я человек безалаберный, у меня никогда не было директора, и я все делал сам. В какой-то момент мне захотелось поменьше этим заниматься, потом время поменялось, все старые системы рассыпались, и мало-помалу я отошел от эстрадных выступлений. Иногда жалел об этом. Смотришь, бывает, как кто-то выходит весь в цветах и овациях... О качестве текстов я не говорю — оно там самое разное. Недавно снова читал перед большой аудиторией, и мне вдруг понравилось, я ощутил удовольствие от общения с людьми.
и: По поводу качества текстов нельзя с вами не согласиться, да и вкусом нынешние хохмы не всегда отличаются.
мишин: Сейчас другие требования. Раньше достаточно было намека, и аудитория объединялась в ответном чувстве благодарности. За это тебе аплодировали, люди приходили за кулисы пожать тебе руку, и высшим комплиментом было: «Ну, тебя посадят!» Теперь этого нет, и нужен художественный смысл, как это ни странно. А тут уже, что у кого есть. Но чаще нет. Все выродилось в какой-то молодежный стеб, который не скрывает под собой ровно ничего — или бормотание, или хамство. Если я начну вас щекотать, вы будете смеяться. А с другой стороны, вы можете рассмеяться от тонкой мысли, от удовольствия, что ее поняли. Согласитесь, что это смех разного порядка. То, что сейчас происходит, это большей частью «щекотка». Я говорю это, со стороны ощущая себя старцем возраста Джамбула. А что касается исходного вопроса, то вы правильно говорите: я все время разбрасывался, меня одно время увлекли в кино, я писал сценарии.
и: Вы помимо того, что написали несколько киносценариев, еще и в нескольких ролях снялись. Понравился процесс?
мишин: Да, одно время я писал сценарии, по моим рассказам сняли четыре короткометражных и два музыкальных фильма — «Сильву» и «Вольный ветер». А когда Алла Сурикова снимала по моему сценарию «Московские каникулы», то попросила своих друзей, в частности Сашу Адабашьяна, замечательного художника, режиссера и сценариста, и меня, сыграть двух алкоголиков. После этого пришла настоящая слава. Гонорар нам заплатили маленький, потому, видимо, и пригласили — чтоб сэкономить (смеется). Была еще картина немецкого продюсера со смешным названием «Грешница в маске», где вместе с американским актером снималась Таня (бывшая жена Татьяна Догилева. — «Известия в Украине»). Я там играл профессора косметологической клиники, помню, с трудом заучил ужасную терминологию. Но, кажется, я того американца переиграл, умыл (смеется).
и: А какое место в вашей жизни занимает повзрослевшая дочка?
мишин: Очень большое. Катя у меня не первый ребенок, и я могу сравнивать. Ты становишься старше, многое уже знаешь и ответственность чувствуешь другую. Мой отец, когда появился первый внук, можно сказать, просто с ума сошел на этом деле. Кроме внука в мире для него уже никого не существовало. Не скажу, что дошел до такой степени, но действительно стал все это понимать.
и: Дрожите над ней?
мишин: Во всяком случае, она занимает очень важное место в моих мыслях. Я нормальный папа и, конечно, готов для нее на многое. Однажды, когда Катя была поменьше, мы поехали с ней в Финляндию, точнее в Лапландию, туда, где живет Дед Мороз. Тогда она свято верила в существование Деда Мороза, сказочных фей и принцесс. Вообще я зиму как таковую не люблю, но в Финляндии чисто, замечательно, и дочка была счастлива. К тому же у нее день рождения 30 декабря, и получается одна фиеста, переходящая в другую. Не знаю пока, что сказать о ее чувстве юмора, хотя какие-то вещи она, конечно, воспринимает. Прожив некоторое количество лет, я даже не знаю, что лучше: иметь способность к юмору или реагировать на жизнь, не защищаясь. Поскольку думаю, что чувство юмора — это защитная функция высокоорганизованного, будем надеяться, организма.
и: В каком она классе учится?
мишин: В 10-м классе. Учится, по-моему, неплохо. Она моя дочь. Красива — в отца (смеется). Катя продолжает заниматься рисованием и живописью, но уже сама. Она оставила художественную школу по своим внутренним причинам. У нее неплохая рука, она могла бы стать художницей.
и: А физическую закалку наследнице привили?
мишин: Отчасти. Помню, как меня поразил ребенок в той же Финляндии. Я надел лыжи, что для меня было большим событием, и прошел быстро метров семь. Вдруг меня обгоняет какое-то существо, я даже не понял, кто это. Оказалось, это маленький финн, которому и трех лет не было. Потом я его увидел в спортивной гостинице — он на лыжах шел лучше, чем без лыж. Вот что значит традиция и культура.
и: А не хотелось ли вам обшутить женский вопрос? Мужчины иногда с удовольствием это делают.
мишин: Что шутить о женщинах? Я считаю, они почти такие же люди.
и: Мне в этом высказывании больше всего нравится «почти такие же».
мишин: Ну а что? Дельфины, женщины…
и: Считается, что юмористы в повседневной жизни люди довольно мрачные. Вы это мнение подтверждаете или нет?
мишин: С одной стороны, тут есть резон, потому что у каждой профессии имеется своя специфика. Хотя, конечно, я разный. Своей профессиональной компанией мы собираемся довольно редко, в основном на «Юморине» в Одессе. В нее входят люди, известные всей стране. Иногда действительно бывает очень весело, и шутки зачастую рождаются прекрасные. Мы как-то с Мишей Жванецким постановили по моему предложению все сказанное считать мыслью, а каждую мысль — остроумной. Можете записать это как кредо нашего жанра.
Беседовала Валентина Серикова
