На фасаде старинного киевского дома №10 по улице Заньковецкой появилась мемориальная доска в память о двух выдающихся деятелей культуры ХХ века — режиссера Ирины Молостовой и балетмейстера Бориса Каменьковича. Сын уважаемой киевлянами театральной четы, режиссер московского театра «Мастерская Петра Фоменко» Евгений Каменькович рассказал корреспонденту «Известий в Украине» Елене Францевой о знаменитых родителях, лучших театрах украинской столицы и причинах его переезда в Москву.
Киев — не периферия
Известия: Борису Краснову ваша мама советовала уехать в Москву, поскольку «Киев не принес счастья ни одному творческому человеку». Значит ли это, что и родители не нашли счастья в этом городе?
Евгений Каменькович: Я думаю, эта фраза была сказана конкретно о ситуации с Борей Ройтером. Вы, наверное, знаете, что свою карьеру он начинал здесь, и что мой папа придумал ему псевдоним Краснов. Мои же родители — я уверен — были здесь счастливы. Киев дал им возможность реализоваться творчески. Родись я в это время, сам бы ни за что не уехал в Москву. Просто в момент окончания школы в Киеве было всего пять театров, и никакого пространства для маневров. Сейчас ситуация изменилась кардинально. Мне кажется, что в этой новой стране в скором времени появятся новые герои. Это обязательно случится, по-другому не может быть. Ведь страна развивается и делает первые шаги.
И: Тем не менее театральный Киев по-прежнему остается периферией...
Каменькович: Да ладно! Украина гигантская страна с огромным потенциалом, и Киев — невероятно красивый город — всегда был и будет городом театральным. Я бывал в разных странах и имею моральное право утверждать, что сегодня в мире нет города, который можно было бы назвать центром театрального искусства (как была в свое время Москва). Так что Киев — вовсе не периферия.
И: Каково это, расти в семье, где уживаются две творческие личности, да еще такого масштаба?
Каменькович: Замечательно! Я счастливый человек, ведь родители устроили мне незабываемое детство. Мы жили на Заньковецкой, а отсюда рукой подать до всех театров. Это ведь сравнительно недавно появились Театр драмы и комедии на Левом берегу, Театр на Подоле и множество других. Тогда же были только Опера, Театр имени Леси Украинки и Театр имени Ивана Франко. В каждом из них в то или иное время работали мои родители. Для меня это был настоящий рай. Двери нашего дома были всегда открыты: всем было удобно заскочить к нам на огонек после спектакля. У нас бывали все киевляне, имевшие какое-то отношение к искусству. И я всегда гордился, что у нас гостили абсолютно все известные режиссеры, приезжавшие в Киев из разных стран. Их отлично знала мама. Известнейшие люди эпохи приходили на мамины вареники с вишнями. Так что к моменту поступления в театральный институт, я знал всех режиссеров не только теоретически. Наверное, можно даже сказать, что поступал по блату. В том смысле, что мне было легче, потому что все самые важные советы от лучших мастеров я к тому времени получил.
Классику смотрел снизу вверх
И: Каменькович и Молостова были признанными мастерами сцены. А какими они были родителями?
Каменькович: Их обоих уж давно нет, но мысленно я продолжаю с ними разговаривать. Одно это о многом говорит. Самым потрясающим было то, что родители были мне, прежде всего, друзьями. Это главное, на чем строились наши отношения. Никто никогда не давил на меня своим авторитетом, никто не шлепал, не бил. Со мной много разговаривали, и эти беседы всегда были мне интересны. Прежде всего, потому что они жили интересной и насыщенной жизнью — постоянно что-то смотрели, слушали, читали. У меня складывалось впечатление, что в любом возрасте они не переставали учиться. Это привлекало в них не только меня, но и других.
И: Дети театральных деятелей обычно растут за кулисами. Вас постигла эта участь?
Каменькович: Не совсем. Закулисную жизнь я вел совсем маленьким только по воскресеньям, потому что меня не с кем было оставить. Благодаря этому обстоятельству «Лебединое озеро» посмотрел раз двести, «Доктора Айболита» — сто, а «Щелкунчик» — чуть ли не триста спектаклей. Все утренники проводил в Оперном театре (именно там тогда работала мама и была вынуждена брать меня с собой). У меня даже было собственное место в партере, почему-то в первом ряду. Не знаю, кто разрешил мне это кресло облюбовать, но точно помню, что смотрел всю классику именно оттуда, снизу вверх, а не из директорской ложи. Это запомнилось на всю жизнь.
И: Очень странно в таком случае, почему вы все-таки стали режиссером драматического театра, а не оперного?
Каменькович: Потому что не умею читать партитуру. Это только мама, не имея музыкального образования, могла ставить оперы. Причем она знала их наизусть, чувство музыки было у нее врожденным.
И: То, что вы пошли по стопам матери, вызывало ревность у отца-балетмейстера?
Каменькович: Нет-нет, он очень гордился мной, ему нравилось, чем я занимаюсь. Случилось так, что мамино призвание привлекало меня больше... Она вообще, как мне теперь кажется, была лидером не только в работе, но и в семье.
Дело в шляпе
Открытие мемориальной доски, инициированное и профинансированное, кстати, самим Евгением Каменьковичем, совпало с круглой датой. В этот день его отцу Борису Наумовичу могло бы исполниться 90 лет. Почтить память знаменитой семьи пришли друзья и коллеги из киевских театров: Галина Яблонская, Виталий Малахов, Лариса Кадочникова, Богдан Бенюк, Наталья Сумская, Николай Рушковский, Полина Лазова и другие.
По мнению людей, знавших Ирину Александровну и Бориса Наумовича при жизни, барельеф получился очень удачным. А сын подчеркнул, что даже особенный взгляд его матери скульптор сумел передать в бронзе.
Владимир Щур (автор скульптур «Паниковский», «Проня Прокоповна и Свирид Петрович Голохвастов», «Архитектор Городецкий») неспроста изобразил Молостову и Каменьковича в головных уборах. В памяти нескольких поколений киевлян они остались именно такими — интеллигентными, эффектными, в стильных шляпах.
