Творческий вечер в Киеве художественный руководитель театра «Сатирикон», актер Константин Райкин, назвал незатейливо — «Самое любимое». Выйдя к зрителям в классической форме эстрадного артиста (черный фрак и галстук-бабочка), он сразу объяснил, что будет рассказывать о себе и о своей семье — это для Райкина самое любимое и есть.
А еще предупредил заранее, что актеры даже о таких простых вещах рассказывать в общепринятом понимании этого слова просто не умеют — их так и тянет все наглядно показать. Действительно, Райкина с его выразительной пластикой и неповторимой мимикой не зря называют «человеком-театром» или «человеком-оркестром». В течение двух часов Константин Аркадьевич успел выложить половину своей биографии, разыграв ее по ролям, рассказать байки об отце и, как завещал когда-то папа, почитать «на закуску» стихи любимых поэтов.
Об актерском раздражении
С детства я был свидетелем обожания и любви, которые адресовались папе. Я застал его как раз на вершине не то что популярности, но настоящей славы. Конечно же, мысли об актерстве в моей маленькой головушке тоже возникали, но помешала бестактность взрослых. Они обычно говорят: «Ну, ты, конечно, тоже будешь артистом». Вот это «конечно» в утвердительном тоне, эта предопределенность мне очень не нравилась прямо с раннего детства. Раздражало, что за меня уже все решили. Я же был мальчиком самолюбивым, и это правильно. Раздражало то, я интересен не сам по себе, а потому что я сын знаменитого отца. И вот то, что мне это не нравилось, мне очень нравится до сих пор. Я считаю, что у меня была очень правильная установка, я был верно ориентирован.
О позорной фамилии
Я помню эти совершенно позорные моменты моей жизни, когда родители приезжали с гастролей из-за границы и привозили мне хорошую одежду (будь она проклята!). Это притом, что у всех детей во дворе была прекрасная, нормальная, советская, жуткая, кондовая, некрасивая одежда. И вдруг выходил я во всем «заграничном», купленном к тому же еще и на вырост: лежащие на ножках брючки с отворотами на три года вперед, подкатанные рукавчики... Во всем этом я просто стоял. Я не играл с детьми — я только стеснялся. А еще помню позорные заявления моей няньки — очень темного человека. Приводя меня на какой-то детский спектакль, она говорила: «Пустите! Это сын Райкина идет». От позора я просто сворачивался весь, как улитка. Мне очень не хотелось владеть тем, что мне не принадлежало. Фамилия Райкин, по моему ощущению, была не моя. В общем, спасаясь от этого, я с детства пытался устремиться в самые разные сферы деятельности и гнал от себя мысли об актерстве.
Фамилии, доставшейся мне по наследству, я ужасно стеснялся. С ней было очень трудно. Это только с первого взгляда может показаться, что раз ты сын такого знаменитого артиста, фамилия тебя сама везет — ан нет, не везет. Какому-нибудь неизвестному Тютькину гораздо легче. Почему? Да потому что его сравнивают с уровнем моря — с нулем. То есть стоит ему хотя бы немножечко возвыситься, и уже Тютькин — умница и молодец. А тебя сравнивают с Эверестом, или с Джомолунгмой, потому что Райкин — это Джомолунгма. И даже если ты сам гора, на его фоне окажешься просто могильным холмиком. Я же замечал, как вокруг говорили: «Что? Сын Райкина? Где-где? О боооже...». Это очень тяжело, особенно когда ты сам еще ничего не умеешь.
О карьере попрыгунчика
В школьные годы я усиленно занимался спортом. Был спринтером и прыгал в длину. Но даже если не очень пристально ко мне присматриваться, можно предположить: прыжки в длину не должны мне даваться легко. Не то чтоб я сейчас вышел, и все сразу подумали: «Ой, ну прям прыгун в длину!» Обычно же это здоровые ребята, высоченные, длинноногие. Но, надо сказать, что среди маленьких черненьких я прыгал очень далеко. Учась в десятом классе, я даже был кандидатом в мастера спорта, к этому времени оставив далеко позади женский мировой рекорд. С мужским, правда, было сложнее... Но по крайней мере со мной считались. И самым неприятным было то, что я занимался честно и упорно, а приходил какой-то долговязый парень, с длинными такими конечностями, напоминавшими кальсоны на ветру. И вот, вяло позанимавшись год, он уже прыгал дальше меня. Ну...что могу сказать? Добра ему в такие моменты не желал и большой радости не испытывал. От этого вообще портится характер, конкуренция не способствует развитию большого гуманизма внутри тебя. Хотелось его просто травануть (притом, что я очень добрый вообще человек).
О службе в зоопарке
Долгое время я увлекался биологией и зоологией, был юным натуралистом и посещал кружок юных геологов-зоологов в Ленинградском зоопарке. Там я вел серьезную детскую научную работу, проще говоря, убирал за животными, в этом мои исследования и заключались. Поскольку я, действительно, очень любил животных, любая работа, с ними связанная, была для меня желанна. Мне не было противно, поэтому меня бросали на то, от чего другие отказывались. А звери чувствовали, что за ними убирают не по обязанности, а по любви. Поэтому они с радостью предоставляли мне фронт работы. Мне кажется, у них даже условный рефлекс выработался: о, Райкин идет — и давай... В общем, я действовал на них, как слабительное. А все увиденное в зоопарке показывал своим родителям в сценках. Причем показывал не стилизованно, на двух ногах, а, как положено, — на четвереньках. Впоследствии это мне очень помогло при поступлении.
Об озверевшем абитуриенте
Оканчивая 10-й класс, я всерьез собирался поступать на биологический факультет Ленинградского университета. Родители меня поддерживали, и мне очень нравилось, что я буду одна белая ворона в нашей семье — все артисты, а я вот пойду в науку. На актерский решил попробоваться просто так, чтобы проверить себя. Приехал в Щукинское, узнал, что самое сложное — пройти три отборочных тура по актерскому мастерству, то есть выучить отрывок из прозы, стихотворение и басню, все это прочесть с выражением. А надо сказать, как вообще нужно читать вслух с выражением, меня никто не учил. Поэтому я просто вызубрил текст и стал читать перед зеркалом, внимательно за собой наблюдая. Имел у себя, конечно, колоссальный успех, решил, что талантлив — просто читаю и плачу. Мало того, что и внешне красавец, еще и такое внутреннее богатство! Счастливое дурье время, после того я больше никогда в себя так не верил.
Услышал, что самое страшное на экзамене, это то, что абитуриентов прерывают, что очень неприятно. Решил, что себя прервать я им не дам. А чтобы постоянно держать комиссию в напряжении, решил в подготовленный литературный материал неожиданно вкраплять... сценки с животными. Почему я так решил — не понимаю. Сейчас подумаю — просто оторопь берет! Захожу, читаю, чувствую, что вот-вот остановят, и неожиданно прямо посреди фразы объявляю: «Тигр», — бухаюсь на четвереньки и с совершенно зверской рожей начинаю прогуливаться тигром вдоль комиссии, сладострастно припадая к их коленкам. Смотрю: они так стали ноги поджимать. Ну, «позверел» лицом еще немного, смотрю, первый шок у них прошел, встаю и как ни в чем не бывало говорю: «Грин, «Алые паруса», — причем так просто, как будто само собой разумеется, что Грин должен «выплывать» именно из «Тигра». Они немножко расслабились — лирика пошла, хищников больше не будет. Но не тут-то было! Опять я, едва усыпив их бдительность, падаю на колени, но теперь уже с лаем. Миниатюра эта называлась «Жизнь дворняжки во дворе» — предельно реалистичная картина ее жизни, как вы понимаете, довольно безнравственная. Сейчас бы это, наверное, назвали мягкой эротикой, а в те пуританские годы это было просто жестокое порно. То, что я поднял ножку на крайнее кресло — еще цветочки. В нем, как оказалось, сидел самый маститый педагог, от которого все зависело, его-то я в качестве столба и избрал. В общем, комиссия перевела меня сразу на третий тур, минуя второй.
О популярности отца
Как-то папины авторы с ним поспорили: сможет ли он со своей всенародной популярностью и в жизни перевоплотиться так, чтобы его никто не узнал. Папа надел костюм советского официанта: короткие брючки, чтоб были видны носочки (не первой свежести), какой-то пиджачок, тоже узковатый, бумажная салфетка через руку и повадка немного шакалья (какая была у нашего советского официанта). Взял заказы и пошел обслуживать номера гостиницы «Москва». В первом номере его вообще не заметили, таким привычным и среднестатистическим он был. Но в следующем был грузин, неотрывно следивший за ним глазами. Как папа ни пытался вести себя по-официантски, лихо смахивая крошки, от внимания мужичка отделаться он не мог. Тот не выдержал и говорит: «Послушайте, а вам никто не говорил, что вы похожи на артиста Райкина?» Папа: «Да, говорили. Меня даже в коллективе так зовут». «А вы когда-нибудь его видели?» — не унимается грузин. «Нет», — сказал папа, и тут он не соврал. «Слушайте, это поразительно! Он как раз тут гастролирует. Вот вам деньги, купите билет и пойдите посмотрите, как вы поразительно на него похожи!» Самое смешное было вечером на концерте, когда этого самого грузина папа увидел в центре первого ряда. Тот сидел, не смеясь, и сосредоточенно наблюдал. На поклонах папа не удержался и ему подмигнул. И тут со зрителем случилось что-то страшное: он вскочил, стал хватать за руки соседей... На несчастного мужчину смотрели, как на сумасшедшего — он рассказывал, что сегодня утром в гостинице его обслуживал Райкин.
О расизме в семье
У меня украинская семья. Жена — украинка, а дочка, соответственно, «евринка», или «укринка»... Она тоже свободно говорит на украинском языке (о супруге я вообще молчу). Так что я в нашей семье — национальное меньшинство. Иногда подвергаюсь некоторым националистическим притеснениям. Но это, я бы сказал, давление приятное. Поэтому ваши края для меня очень дороги.
