В этом году исполнилось 40 лет творческой деятельности всемирно известного украинского оперного певца Анатолия Мокренко и 25 лет его преподавательской работы в Музыкальной академии имени Чайковского. Анатолий Юрьевич исполнял главные партии в 40 операх, а выезжая на гастроли за рубеж, 100 раз пересекал границы «железного занавеса» СССР. В интервью корреспонденту «Известий в Украине» Людмиле Ткаченко артист рассказал, почему сначала выбрал профессию геолога, а потом стал певцом, как дружил с Юрием Гуляевым и за что получил Государственную премию Грузии.
Металл в голосе — деньги в кармане
Мужской баритон — король вокала.
Работал в тайге и учился в консерватории
Солисты падали в голодные обмороки
Вместо консерватории поступил в летное училище.
известия: Анатолий Юрьевич, от кого вы унаследовали талант певца?
анатолий мокренко: Конечно, от родителей. Любовь к пению они передали мне генетически. И мама и отец участвовали в художественной самодеятельности в Доме культуры сахарного завода. Село наше — Терны Сумской области — было большое, 10—12 тысяч жителей. На заводе трудились специалисты из городов, которые развивали культуру в селе. И в школе у меня была прекрасная учительница — руководитель хора Лидия Ивановна Шовкопляс. У нее пели мои родители и мы — их дети. А если с детства счастьем пения наполнена душа, оно остается навсегда. Вот почему уже 8 лет из года в год я провожу в нашем селе областной конкурс-фестиваль хоровых коллективов сельских школ, чтобы ни одно зернышко их таланта не затерялось в жерновах истории. Воспитываю этих звездочек — и занятия с ними греют мое сердце. В селе еще жив Дом культуры сахарного завода — старые княжеские постройки, и мне хочется доказать, что и в селе можно и нужно делать добрые дела. В мае на смотры в мое родное село Терны съезжается до тысячи нарядных, радостных детей со всей области. В этом году было 24 детских хора! Глядя на них, вспоминаю себя, похожим был и мой путь.
После войны специальная правительственная комиссия ездила по Украине и отбирала талантливых детей. Меня заметили. Члены жюри, в котором были великие оперные певцы — Зоя Гайдай и Иван Паторжинский — выдали мне, ученику 10 класса, документ о досрочном зачислении в Харьковскую консерваторию. И я с родителями стал размышлять, что это за профессия — певец? А они мне ответили примерно так, как рассказывал о себе мой бывший коллега по сцене Сергей Казак: до консерватории Сережа был полковником. Приезжал в родное село в красивой офицерской форме, в папахе со звездой. А однажды явился в пальто и шляпе. Все были в панике: «Что случилось? Разжаловали?» «Нет, — ответил он.— У меня теперь другая профессия. Я — певец». «А что ты будешь делать? Мы же все поем!» (Смеется). Вот и я, поддавшись мнению родителей, не воспользовался предоставленным документом и вместо консерватории поступил в летное училище.
Впервые увидел рояль в 18 лет
и: Когда вы все-таки поняли, что ваше призвание ваше — петь?
мокренко: На моем жизненном пути я встречал немало хороших людей, которые мне помогали, вдохновляли. Недавно о них написал во второй своей автобиографической повести «Найти себя». Жизнь моя складывалась непросто. Я искал себя долго и мучительно: сначала убегал из Харьковского летного училища, потому что не зачислили в студенты моего друга, потом, вспомнив, что полюбил горы, в 1951 году поступил в Киевский политехнический институт на геологический факультет. И там, в институте с удовольствием пел в хоровой капелле Лидии Александровны Падалка. Эти два хормейстера — в школе и в институте — были моей отдушиной, когда в тяжелые послевоенные годы, преодолевая трудности, иногда полуголодный месяцами ночевал на вокзалах, в парках. Теперь удивляюсь, как мог все это выдержать.
В конце концов, понял, что мое призвание — петь, и после окончания института в том же 1956 году поступил на вечернее отделение в Киевскую консерваторию имени Чайковского. Несмотря на то, что у меня были идеальные педагоги, учился трудно. Трудно потому, что рояль впервые увидел в 18 лет, а его нужно было освоить, но я днем работал в научно-исследовательском институте и практически постоянно находился в геологических командировках — то в тайге, то на шахтах Кривого Рога, то в тундре. А когда возвращался в Киев, в консерватории учился по вечерам. Днем был на работе: готовил свои геолого-разведывательные отчеты, а потом до 12 ночи учился петь. Мои учителя — низкий поклон им — легендарный баритон Николай Гаврилович Зубарев и Александр Александрович Гродзинский. Они вырастили меня не только как певца, но и интеллигентного человека.
Народной песни — отшлифованный поколениями вокальный материал
и: Преподавали дресс-код и культуру речи?
мокренко: В то время мы не знали слова «дресс-код». Они учили нас красиво причесываться, держать корпус, правильно ходить, двигаться по сцене, быть элегантными и не набирать лишний вес. И потом с удовольствием наблюдали, как мы постепенно внутренне преображались. Мы иногда даже специально устраивали разгрузочные дни — тогда было такое уважение к сцене. А как иначе! Сцена — святое место, и я должен ему соответствовать. Педагоги давали советы, относясь к нам как равным, с уважением. Жесткие и порой обидные вещи умели говорить мягко, доброжелательно, тактично, чтобы не ранить. Добивались умения «жить в роли», целиком сливаясь с образом.
Работая в театре, я осознал, насколько великими были мои педагоги. Они помогали нам, начинающим певцам, в работе над фразировкой, текстом, идеей и мыслью произведения, давали бесценные советы по технологии вокала. Это и определило наше становление как оперных и концертных певцов.
и: Сложно было перейти от народных песен к классике?
мокренко: Нет! Знаете, с чего начинаю сейчас учить студентов пению? С народной песни. Это отшлифованный поколениями вокальный материал. В нем нет ничего случайного. Если человек любит петь, ему не сложно. Консерваторию я окончил в 30 лет...
и: И сразу был приглашен в Киевский оперный театр?
мокренко: Нет. Возникла проблема: как быть? Я тогда работал в научно-исследовательском институте, был на хорошем счету, видел перспективу, готовил диссертацию. Но карьера певца не давала покоя — мои педагоги прочили мне большое будущее, говорили, что у меня отличные певческие и личностные качества, красивый и гибкий баритон. И я решил: надо быть верным себе. Отдал хлопцам все свои диссертационные папки с наработками по геологии и сказал: «Ухожу петь».
и: В оперу?
мокренко: Опять нет. Я страшно волновался, где буду работать. У меня не было ничего — ни кола ни двора. Попытка попасть на киевскую сцену не увенчалась успехом. Пробовал себя в оперном театре Воронежа. Спел на прослушивании партию Грязнова в «Царской невесте» Римского-Корсакова. Дали добро. Но вдруг узнаю, что наши выпускники поют там в опереттах, а я хотел петь в только опере. Вернулся в Киев. В это время приезжает в киевскую оперу главный дирижер из Новосибирска. Он послушал меня и пригласил к себе, в Сибирь. Но от поездки отговорили вернувшиеся из этого театра наши выпускники. Они рассказали, что там огромный зал, работая в котором можно сорвать голос. Они же сообщили мне по секрету, что ко мне присматриваются в киевской опере и посоветовали подождать. Отверг я и приглашение главного дирижера Одесской оперы Покровского, несмотря на то, что мне гарантировали квартиру, хорошую зарплату, потому что меня брали исключительно на роли драматического баритона. А до 40 лет баритону рискованно петь драматические партии, можно потерять голос. Я обратился за консультацией к своему педагогу, и он сказал: «Рано».
После всех мытарств я согласился работать за мизерную зарплату в Оперной студии, в которой работал еще с третьего курса и пел к тому времени 14 главных оперных партий. Моя жена Мария, студентка Киевского политехнического института, не возражала и, поддерживая мое стремление петь, сказала: «Делай так, чтобы ты никогда не мог меня упрекнуть». И только через три года я смог попасть в Киевский академический театр оперы и балета имени Шевченко.
и: Кто тогда был директором театра?
мокренко: Зять Никиты Хрущева Виктор Петрович Гонтарь. Хороший был директор. Как-то внезапно у них заболел баритон — меня пригласили спеть в «Наталке Полтавке». Выступил с успехом. Меня прекрасно принял зал также в роли Фигаро из «Севильского цирюльника» Россини. А еще обратил внимание главный дирижер театра тех лет Константин Симеонов. «Мы очень заинтересованы в вас, — сказал он мне. — Но у нас пока нет ставки солиста, а есть ставка стажера. Согласитесь?» Столько лет ждавший этой минуты я вскрикнул : «Да!» С этого времени началась моя активная работа как исполнителя главных партий из золотого фонда оперного наследия.
и: Сколько лет вы прослужили в Национальной опере?
мокренко: Мне повезло. Я был востребован более 30 лет. Пел в операх «Ярослав Мудрый», «Евгений Онегин», «Запорожец за Дунаем», «Царская невеста», «Севильский цирюльник»... Сцена меня околдовывала.
Металл в голосе — деньги в кармане
и: Ваши актерские способности всегда отмечали и критики, как правило, скупы на похвалы.
мокренко: Несмотря на то, что в мире стойко держится ошибочное мнение, что главным голосом в опере является тенор, мужской баритон называют королем вокала. Это сильный бархатный голос, в котором, как говорят специалисты, есть «металл». Одна оперная дива, не буду называть ее имени, даже как-то сказала: «Металл в голосе — деньги в кармане». Но дело не в деньгах, в наше время никто больших денег не получал. Дело в том, что именно баритон позволяет наиболее точно выразить любую эмоцию, настроение, движение души. Голос заставляет человека ему соответствовать. Не сочтите за нескромность, но меня и моих друзей — Дмитрия Гнатюка, Юрия Гуляева — приглашали выступать практически на всех правительственных концертах в Москве, Киеве и других столицах советских республик. В 43 года мне присвоили звание народного артиста Украины, в 46 лет — народного артиста Советского Союза. Горжусь тем, что в Тбилиси мне присвоили Госпремию имени Захария Палиашвили за исполнение партии Мурмана в опере «Абесалом и Этери». В Грузии это культовое произведение. Не знаю, чем я их пленил, но они говорили, что и по сцене я хожу, как грузин.
и: Говорят, вы дружили с Юрием Гуляевым?
мокренко: Очень дружили. Юра был в театре профсоюзным лидером. Юру, Дмитрия Гнатюка, меня и Мишу Шевченко объединяли оперные роли. При необходимости мы безропотно заменяли друг друга в спектаклях. Когда я пришел в театр, все они уже были титулованными, и я многому учился у них. С Гнатюком дружим до сих пор.
и: Вы и песни одни и те же пели: «Два кольори», «Ясени», «Вітер з полонини»... Как делили репертуар?
мокренко: Мы интуитивно понимали друг друга и оставляли песню тому, кто споет лучше. Например, «Два кольори» первым спел я. Но Дмитрий Гнатюк исполняет ее лиричнее, у него красивое piano. То, что лучше получалось у меня, друзья отдавали мне. Певческое братство всегда вдохновляло. Я прожил счастливую жизнь, и если было можно, мог бы снова ее повторить.
и: А на зарубежных гастролях бывали?
мокренко: Мне очень рано посчастливилось представлять украинскую вокальную школу в других странах. Пел в оперных театрах Европы. Только во Франции был 19 раз, в Швейцарии — 9, в Германии — 12. Особенно много бывал с концертами на Кубе, в США, Мексике. Это тогда не многим удавалось.
и: Какой период был самым тяжелым?
мокренко: Годы первых лет независимой Украины, когда я был назначен генеральным директором Национальной оперы. В то нелегкое время театр не финансировали, даже мизерную зарплату служащим платили не регулярно: солисты хора и кордебалета падали в голодные обмороки. Но мы из последних сил играли спектакли, зарабатывая хоть какие-то крохи.
и: Как стали преподавателем пения?
мокренко: В 1985 году народная артистка СССР Елизавета Чавдар пригласила меня на преподавательскую работу. Мы с ней были партнерами во многих спектаклях, в том числе в «Богеме», где мне приходилось петь и одновременно носить ее на руках.
и: Кто из ваших учеников сейчас поет в Национальной опере?
мокренко: Я выпустил 33 ученика, 19 из них поют главные партии. Разъехались они кто куда. В Познанском театре поет замечательный баритон Игорь Пономаренко, многие за рубежом неплохо устроились, другие — в Киевской филармонии. Шесть из них поют в Киевской опере. Хорошие, талантливые хлопцы: три баритона — Володя Опенько, Миша Киришев и Гена Ващенко, два баса — Андрей Гонюков и Саша Милев и один драматический тенор Сергей Скочеляс. Саше я пророчу мировую известность: у него много достоинств и голосовых, и личностных. Четыре выпускника поют в хоре Льва Венедиктова — не хотят петь соло. Хочу отдать ученикам все, что дали мне учителя. Готовлю с певцами партии. Они понимают меня с полуслова. И должен признаться, что мне с молодежью невероятно интересно.
