Человек жив, пока его помнят. Сегодня о великом украинском артисте Иване Миколайчуке рассказывают его коллеги, с которыми он создавал украинское поэтическое кино. Он ушел непозволительно рано, в 46 лет, но его фильмы продолжают жить, а с ними и талант актера.
Богдан Ступка: «Иван для меня — символ благородства»
— Если бы не было Ивана Миколайчука, то ни Ильенко, ни Параджанов не сняли бы свои фильмы на таком художественном уровне — значит, и не стали бы новаторами украинского кино. Ведь Иван оказал огромное влияние на режиссеров и на все поэтическое кино. Он сам был очень поэтичным человеком, ведь вырос на красивой земле. Его Тарас Шевченко в фильме «Сон» Денисенко очень сильно повлиял на общество и на кино — Шевченко впервые был показан не старым дедом в шапке, а молодым и красивым благодаря тому, что Иван был европейцем по мироощущению. Еще Михаил Коцюбинский писал: перед тем, как стать украинцем, нужно стать европейцем, и Миколайчук это сделал. Его мысли были о творчестве, он придумывал сценарии, и был настолько щедрым, что всем рассказывал свои идеи. А другие их использовали, правда, не так, как бы это сделал Иван. Ведь чтобы реализовать его задумки в поэтическом кино, нужно было особое мышление.
Мы познакомились в Черновцах при весьма комичных обстоятельствах. Я служил в ансамбле «пенсии и пьянки», как мы тогда шутили. А Буковина — родной край Ивана, поэтому он приехал в Черновцы на премьеру фильма «Сон», где снялся в роли Тараса Шевченко. А я к тому времени наврал своему армейскому другу, что мы с Иваном закадычные друзья. И вот мы с другом стоим возле Дома офицеров в Черновцах, смотрим: на противоположной стороне Иван Миколайчук разговаривает с какой-то женщиной. Мой товарищ и говорит: «Вот твой друг стоит! Пойди, поговори с ним». Я чуть не потерял сознание. Но пришлось подойти. А я в солдатской шинели, с лирой на груди. Миколайчук на меня так недоверчиво посмотрел (Иван испытывал ужас перед любой формой). Я тут же стал его благодарить за фильм «Сон», сказал, что мне очень понравилась его работа. Иван поблагодарил, и мы расстались. А когда я вернулся к своему другу, тот возмутился: «Чего это вы так холодно общались? Такое впечатление, что вы с ним не знакомы!» Я ответил, что это все из-за женщины, которая стояла рядом.
Во второй раз мы встретились, когда я уже был артистом Львовского театра имени Марии Заньковецкой. Миколайчук приехал с фильмом «Аннычка». Он смотрел спектакли, где я играл, и после представления мы много общались. Помню, как Иван посмотрев спектакль «Украденное счастье», сказал мне: «Тут ты выходишь на крупный план». Это когда я в роли Миколы Задорожного появлялся на авансцене. Он даже мыслил кинематографически.
Его человеческие качества меня потрясали. Так случилось, что в фильме «Белая птица с черной отметиной» меня утвердили на роль Ореста, о которой мечтал Миколайчук. Он ее сам написал, мечтал, как воплотит образ на экране. Но в Комитете по кинематографии сказали, что Миколайчук не может играть отрицательного героя, потому что у него положительное обаяние, и он только что сыграл роль Тараса Шевченко. А Орест — бандеровец. В сценарии было написано: черный парень. И тут вспомнили про меня, хотя я пробовался лишь на эпизод в картине. Мол, там есть артист с колючими глазами — пусть он и играет. И когда мне во Львов позвонил второй режиссер картины Милютенко и сказал, что я буду играть Ореста, я с перепугу только сумел ответить: «А я смогу?» Но Милютенко крикнул: «Сможешь!» И бросил трубку. А я, когда читал сценарий, сразу выделил роль Ореста, но мне сказали расклад: кто кого играет, и я об этом герое даже не мечтал. А тут услышал, что мне его доверили, хотя ни разу не работал в кино! Ведь это большая роль, практически главная. Но во время съемок Иван ходил за мной, как отец за маленьким ребенком. Он наблюдал за каждым кадром, помогал в каждом эпизоде: «Вот это ты хорошо сделал, а здесь нужно было так сыграть...» Он постоянно смотрел, как я работал. И когда мы после съемок вечерами засиживались за беседой, Иван, словно Нострадамус, рассказал всю мою дальнейшую судьбу. Что после фильма меня начнут приглашать на роли, и я стану известным актером. Эти человеческие качества в Иване меня потрясли, потому что редкий актер может себе позволить подобное отношение к другому артисту. И я постоянно думал: а смогу ли я так отнестись к коллеге, если случится подобное, и режиссер даст мне другую роль? Этот пример человечности и благородства остался для меня мерилом на всю жизнь. Буду помнить, пока жив.
Лариса Кадочникова: «Он был и юным и очень зрелым одновременно»
— Если бы Иван Миколайчук жил сейчас, когда украинского кино практически не стало, он наверняка стал бы писать сценарии, а может быть, и книги. Иван очень серьезно относился к литературе, склонность к писательству у него была явной. А мог бы заниматься и режиссурой. Во время работы на «Белой птицей с черной отметиной» они с моим тогдашним супругом Юрием Ильенко закрывались в комнате и часами обсуждали, что и как будут снимать.
Что касается актерской карьеры, мне кажется, не снимись он так рано в «Тенях забытых предков», мог бы идти дальше постепенно, поэтапно. Но этот фильм, как известно, вершина его актерского мастерства. И эту высоту он взял со старта. Даже Сергей Параджанов пророчил Ивану трагическую актерскую судьбу. Достичь уровня «Теней…» всем тем, что было после, было просто невозможно. Как только Иван это осознал, стал заниматься режиссурой и написанием сценариев. Нужно быть очень умным и проницательным человеком, чтобы вовремя понять, что фильмов, подобных «Теням...» уже не будет, что юность не вечна, а значит, творческий путь должен пролегать через режиссуру и литературу.
Ивана никогда не считали провинциалом, хотя родился в селе. Он активно занимался самообразованием, много читал. А поскольку был внутренне очень богатым человеком, моментально все впитывал. Он был образован и необыкновенно красив. Знаете, в нем чувствовалась какая-то дворянская порода. Помню наш первый приезд на заграничный кинофестиваль с «Тенями забытых предков». В Маар-дель-Плато, Аргентина. Мы прибыли такие несчастные, из какой-то далекой страны, бедно одетые, напуганные. Вокруг американские и итальянские звезды, ежедневно меняющие свои шикарные туалеты, а Миколайчук в неказистом черненьком костюмчике, я тоже в какой-то скромненькой блузочке. Но когда после просмотра фильма весь зрительный зал встал и ринулся к нам с благодарностями и восхищением, я поняла — для признания не нужны модные тряпки. Вдруг мы стали центром фестиваля. На нас смотрели, как на богов. Люди пытались пробраться к нам, чтобы прикоснуться, а те, кому это удавалось, рыдали от счастья — так были потрясены нашим фильмом. Нас окружили продюсеры из разных стран и Ивану, по-моему, предлагали сниматься на Западе.
В нашей поездке за границу Миколайчук был для меня незаменим. Он прекрасно ориентировался на местности. В Париже нас поселили в одной из центральных гостиниц. Вечером, естественно, мы с Иваном отправились гулять. От изобилия витрин магазинов, всей этой красоты мы растерялись, у нас же ничего подобного не было. Опомнились, когда на дворе уже была ночь и зажглись фонари. В какой стороне находится гостиница — было трудно даже представить. Я в отчаянии. Во-первых, на шпильках, во-вторых, повсюду булыжники на мостовой, ноги болят ужасно. Говорю Ивану: «Сами мы гостиницу никогда не найдем. Давай спрашивать у местных». А он ни в какую: «Через три минуты я тебя приведу». Что вы думаете? Через несколько минут мы были в своих номерах. Потрясающе! Иван не был совсем уж оторванным от быта и реального мира. В заграничных поездках он тоже был озадачен тем, как купить гостинцев своей Маричке, но почему-то казалось, что он над всем этим. Он был и юным, и очень зрелым одновременно, очень мудрым. Понятно, почему Маричка так его любила. Не только за прекрасные глаза, рост, статную фигуру. Его невозможно было не любить.
Иван Гаврилюк: «Он предчувствовал свой конец»
— Если бы не было Миколайчука, у украинского кино было бы совершенно другое лицо. Созданное им было лицом истинной Украины — благородным, красивым, с достоинством, большой гордостью и Божьей любовью к этому миру. Когда-то Иван говорил мне: «Малый, талант в аптеке не купишь — он или есть, или его нет». Может быть, я сейчас скажу иезуитскую вещь, но если бы он сейчас жил, никто бы и не вспомнил о его юбилее, кроме разве что родных. И никто из государственных деятелей не принес бы куска хлеба, и даже по телефону не сказал бы: «Спасибо». Уверен в этом на все двести процентов. То, что Ивана Миколайчука вспоминают на государственном уровне, стало возможно только после смерти. У нас же при любой власти не любили талантливых, красивых, благородных, интеллигентных, искренних, щедрых людей.
Если бы свои фильмы Миколайчуку довелось снимать сейчас, они были бы совсем другими. В те времена все кино украинское, да и все советское, хорошее, великое, кино, способное побуждать человека к великим поступкам, говорило исключительно эзоповым языком. Как ни странно, тот язык народ понимал. Я сам был тому свидетелем. Даже завуалированное настоящее высокое искусство люди воспринимают. У Ивана было особое призвание. Кроме того, что он был актером, режиссером, сценаристом и философом. Когда-то сказал мне: «Счастливый человек — это человек, который любит. Приятно, когда любят тебя, но самое большое счастье — когда любишь ты. Вдумайся, малый».
Он назвал меня малый — и это не странно, несмотря на незначительную разницу в возрасте. Первый дом, в который я зашел, приехав в Киев, была квартира Ивана Миколайчука на улице Жадановского 43 а, квартира 21. Мне не было еще 17 лет, а ему немногим больше 25. Но учтите, уже были сняты фильмы «Сон», «Тени забытых предков», уже был присужден Гран-при на фестивале в Маар-дель-Плато. То есть разница в возрасте и опыте чувствовалась. Потом, когда прошло время, разница стерлась. Что такое семь лет в сравнении с жизнью? Мелочь. Но тогда для меня это было нечто: я видел живого артиста! Тогда вообще люди были другими. Они творили добро, как дышали. Миколайчук был для меня не только другом и коллегой, но чем-то больше. Его однокомнатное жилище в те времена было центром украинской культуры. Ежедневно туда приходило множество гостей, да еще каких! Эти люди за столом не только пили водку, коньяк и шампанское (когда была возможность, ведь все мы тогда были популярными, великими, но очень бедными), они еще и песни пели. Там были поэты, великие художники, прозаики, словом, живые классики. С его смертью компания распалась.
Иван очень долго умирал. И никто из государственных мужей или из руководства Киностудии имени Довженко не позвонил и не спросили, как он себя чувствует, не нужна ли помощь.
Он не был членом партии. Тогда мы считали это в каком-то смысле предательством. Предательством своих родных, близких, родной земли. В отместку к концу жизни на него перестали обращать внимание. Был такой иезуитский коммунистический инструмент — человек живет, а его не замечают и работы не дают. Как будто его и нет. Создали такой вакуум, от которого первой умирает душа, а потом — тело. Да, он мог писать сценарии, и он их писал, но для художника важно видеть свое детище воплощенным в жизнь. Думаю, любой думающий человек предчувствует свой конец. Господь для каждого из нас пишет сценарий, финал которого нам неведом. И только люди такого масштаба, как Миколайчук, предчувствуют и свои олимпы, и свои падения. Думаю, что свой конец он тоже предчувствовал.
